– Имя у нее красивое. Алтансэсэг, – мечтательно сказал Табеев, а Балыков хитро стрельнул глазами на Вику. – Она провела рукой по моей башке, а потом…
– Можно не продолжать, – предупредил Балыков и заржал, но Табеев закрыл глаза и произнес неожиданно тоненьким голосом:
– Она сказала так тихо … Я в точности слова запомнил: «Тебе тоже помощь нужна, приходи ночью на полную луну выпить лунного сияния, уйдут боли в голове, не будет опухоли». Тело у нее худое и мосластое, а горячее, как печка. И рука горячая.
Балыков покашлял.
– Разве у тебя есть опухоль? – спросила Викуша, свесившись со второй полки.
Табеев взял ее за руку и приложил ладонь к своему лбу. Жест оказался неожиданно нежным.
– Тут была. Я так рассудил: если жена шамана может сделать такую штуку, то от шамана круче чудес жди. Но сам Орчун не понравился мне. Занудный, и воняет от него… От шкур и шапки кожаной несёт.
– Святая немытость, – поддакнул Балыков.
Табеев подробно все рассказал шаману, даже прочитал записку Горшенёва, чтобы не перепутать ничего. История проклятых денег графа Бутурлина Шамана не удивила. Не вынимая изо рта трубки, он сказал, что в середине девятнадцатого века недалеко от этого места было поселение ссыльных преступников. От них не осталось никаких следов, только школа деревянная, погост и на нем церковь трехкупольная с каменным низом. Сказал, что жила в те времена шаманка Юмдолгор, что означало «Светлая мать». Имя дали ей в насмешку. Потеряла она себя, вступала в связь с мужчинами. А то тело, что мужчина осквернил, добрые духи не посетят. Перестала Юмдолгор провожать души умерших в Верхний Мир, не откликались на ее зов духи Срединного Мира, предрекать о погоде и неурожае она разучилась. Только и могла она, что с нечистыми вещами говорить. Собирала рубахи висельников, бабьи тряпки, пеленки умерших младенцев. Тянула из Нижнего Мира нити черной сажи, сматывала в клубки. Привязывала этими ниточками мужа к жене, накидывала удавки на шеи неугодных, размазывала сажу по телу для на вечной его молодости. Все её боялись, но тропинка к хижине старой Юмдолгор была утоптана плотно. Ходили к ней и её же поносили. Черную сажу не отмыть, и не будет счастья у того, кто просил о помощи Юмдолгор. И проклятье её снять не получится. Могила Юмдолгор долго травой не зарастала, слишком много проклятий шаманка произнесла и греха на себя приняла.
Табеев говорил заученно, словно многократно повторил историю, рассказанную Орчуном. Да так оно и было… В легенду Табеев не верил, но складные её слова запали в душу, и всякий раз вставал перед ним хмурый рассказчик Орчун, поведавший историю старой шаманки. Потом Табеев рассказал, как ходил в краеведческий музей. Старая директриса долго водила пальцем по книгам. Наконец сообщила Табееву, что жила в здешних краях после каторги ссыльнопоселенка Ольга Бутурлина. Но на каком погосте её могила – в книгах не сказано. Наверное, после революции все архивы уничтожили за ненадобностью. Не декабристка же эта Бутурлина чтобы о ней помнить. Про шаманку Юмдолгор директриса и вовсе говорить отказалась, сослалась на нехватку времени. Когда Табеев стал настаивать, то выругала его заграничным словом «обскурантизм» и сказала, что если бы не шаманизм, то край развивался бы как полноценная часть страны. Табеев нашел в словаре значение слова «обскурантизм» и решил не обижаться, потому что именно этим он и собирался заняться с Балыковым.
