– Фаэтон – сын Бога Солнца Гелиоса и Океаниды Климены – процедил сквозь зубы заносчивый и, по всей видимости, не очень умный, красавец. Я – сын главного Бога Олимпа, а сын Бога Солнца всегда будет первым!
Не обращая внимания на Петра, юноши ввязались в нешуточный спор.
– Многие прекрасные Богини мечтали о любви Гелиоса и получали ее, а многие придумали эту любовь – как бы, между прочим, произнес Эпаф. И тихо так, но чтобы услышали Фаэтон, а главное, Петр и собравшиеся вокруг зрители, добавил – ходят слухи, что ты, гордец совсем даже не божественного происхождения, а так – плебей.
– Сам ты плебей, ни красоты в тебе нет, ни силы, а слухи всегда распускают слабые и неудачливые – улыбаясь, и жестко глядя в глаза своего обидчика, произнес Фаэтон, и с достоинством удалился.
– К маме побежал искать правду и защиту – торжествовал Эпаф.
А зачем еще все мы бежим к маме? Именно за защитой, какими бы сильными и могущественными мы себя не ощущали перед окружающими.
Петр решил всюду незаметно следовать за Фаэтоном и это ему почему-то удавалось.
К маме тот прибежал в слезах и с порога потребовал:
– Люди сомневаются, что я сын лучезарного Гелиоса. Докажи, что Он – мой отец.
Тяжело вздохнула бедная брошенная своим возлюбленным женщина и, обратив свой взор на медленно погружающийся в море солнечный закатный диск, простонала – пусть эти последние всезнающие лучи укажут тебе, что ты – сын Гелиоса. Если я лгу, пусть глаза мои видят в последний раз эти знаки Любимого! Если моя клятва для тебя мала – ступай к Нему! Тебе можно, в отличие от меня – заплакала несчастная Богиня.
Увы, и Боги тоже плачут!
…Дорога к дворцу Бога Солнца заняла совсем немного времени.
Дорога к Богу всегда коротка!
И вот уже перед ними дворец, окруженный высокими колоннами, сияющий неугасимым пламенем, украшенный золотом и самоцветными камнями, с крышей из слоновой кости, с колоннами из благородного мрамора!
Под впечатлением такого великолепия Фаэтон нерешительно остановился перед воротами из чистого серебра, украшенными тончайшей резьбой с изображением земли, моря и неба в исполнении искуснейшего мастера Гефеста14,
Море на воротах было изображено так, что в нем видны были боги морские, на реках – нимфы, на земле – люди, города и леса, населенные зверями. А на небе сияли во всей своей красоте блестящие звезды.
Гелиос сразу вышел из ворот встретить сына – он уже знал и о разговоре Фаэтона с матерью, и о происшествии на состязаниях.
Петра он не увидел – даже для местных Богов тому удавалось оставаться невидимым.
Гелиос обнял сына, и, тщательно намазав его лицо душистым маслом от яркого пламени, надел ему на голову лучезарный венец.
– Знаю я о ваших бедах – остановил он речи Фаэтона. Увы, жена моя Гера до сих пор ревнует меня к твоей красавице матери, никак не успокоится.
– О, свет всего мира! О, отец Гелиос! Это все пустое, скажи одно только слово – смею ли я называть тебя отцом? – воскликнул Фаэтон – развей прах моих сомнений, молю тебя! – Да или нет? – замер юноша в ожидании ответа, да что там, ответа. Приговора!
Гелиос утвердительно кивнул и ответил просто – да, ты мой сын и клянусь водами священной реки Стикса15, что в подтверждении этого я исполню любую твою просьбу. И улыбнулся снисходительно – исполнение любого желания для главного над Богами – пустяк!
Но просьба сыночка – мажора повергла Лучезарного в шок…
