– Ну, вот и славно, а лишнее потом само отпадет, – сказал шеф, поднимаясь из-за стола. – Прямо с завтрашнего дня и приступайте, а я с городской договорюсь насчет передачи дел. Да, Мария Сергеевна, надеюсь, вы понимаете, что остальные ваши дела скидывать некому, разве что с Горчаковым поделитесь…
– Да ну, Владимир Иванович, у меня все дела уже в такой стадии, что жалко отдавать. Сама закончу, просто новых особо не подкидывайте.
– Договорились.
Из кабинета прокурора мы вышли под звуки «Летки-енки»: «Как-то ночью по пустой дорожке»… Ребенок, забравшись с ногами на стул, увлеченно читал спецдонесение, валявшееся на столе у Зои, завканцелярией: «Труп неизвестного лица был обнаружен на чердаке под строительным мусором в состоянии сильных гнилостных изменений…»
– Юрист подрастает, – сказал Синцов, кивнув на Гошку. – Ребенок, ты хочешь быть юристом, как мама?
Гоша поднял голову и серьезно посмотрел на него:
– А есть у вас такая работа, чтобы на трупы не выезжать?
– Есть, – сказала я, – сколько угодно: судья, адвокат, помощник прокурора…
– Тогда хочу, – ответил Гоша.
– Скажи мне, Синцов, – спросила я, подняв Гошу со стула и застегивая на нем куртку, – чем объяснить, что я, дурочка, вместо того, чтобы плюнуть на тебя и на пять нераскрытых убийств и заняться личной жизнью, за что меня никто не осудит, так вот, я вместо этого прусь сюда в выходной, соглашаюсь взвалить на себя кучу лишних дел, да еще и радуюсь при этом?
– Тем, что ты дурочка, – сказал Синцов мне на ухо. И я обрадовалась еще больше.
– У тебя пожрать есть? Здравствуй, Маша! – приветствовал меня мой друг и коллега Алексей Евгеньевич Горчаков, входя утром в понедельник в мой кабинет.
– Леха, день еще только начался, а ты уже голодный. Тебя что, Ленка завтраком не кормит?
– Кормит, – ответил он, не моргнув глазом. – Но уже сорок минут после завтрака прошло. Так у тебя есть сегодня бутерброды?
С этими словами он начал рыться у меня в сумке, стоящей под вешалкой.
– Леша, ты уже совсем! – Я подбежала к нему и выхватила у него из рук сумку.
– А что такого? Я только съестное поискать, а больше ни на что и не смотрел. И даже прокладку с крылышками не заметил, которая у тебя валяется рядом с кошельком. Хоть бы в косметичку убрала.
– Что еще скажешь, чудовище?
– Вот сразу и чудовище! Никто меня не понимает… Ленка тоже орет, что я столько не зарабатываю, сколько ем… А я – мозг, а мозг надо питать…
– Бедненький! – Я подошла к Горчакову, развернула его к зеркалу, висящему у двери, и, приподнявшись на цыпочки, погладила торчащие во все стороны вихры. – Ты на себя в зеркало смотришь?
– А что? – Горчаков выкрутился из-под моей руки и стал тревожно вглядываться в свое отражение.
– Ты уже в свое отражение не помещаешься, – ласково сказала я.
– Да и фиг с ним, – задумчиво ответил Горчаков. – Чего я в нем не видел… Слушай, а у тебя лишних котлеток дома не остается? Или там супчика? Принесла бы на работу, коллегу подкормить…
– Нет, Леха, не остается. Я теперь почти и не готовлю.
– Не для кого?
– Ага. Я сама дома почти не ем, худею, ребенок мой ест редко и избирательно. Блинчики ему сделаю или бульон сварю, и больше ему ничего не надо.
– Да, – вздохнул Лешка, – жалко все-таки, что вы с Александром разошлись. Такая пара была… Ленка до сих пор переживает.
– Бывает, Леша. Но мы же остались в хороших отношениях.
– А толку-то что от ваших хороших отношений? Ну ты сама посмотри: подходите друг другу идеально, любите друг друга… Ты же его любишь?
