– Ну… Скорее да, чем нет.
– Заладила. Любишь, по глазам вижу. И он тебя любит…
– Да? – Я усмехнулась.
– Да. Он мне сам говорил. Я тут в морге был, мы с ним языком зацепились, он мне сказал, что до сих пор любит только тебя, что ты для него единственная женщина. Чего тебе еще надо?
– Леша, давай не будем. Тебе все равно не понять.
– Это почему же? Я что, дурак?
– Ты мужчина.
– И что же?
– Как говорил Бендер, поскольку милиционеры могут быть приравнены к детям…
– Но я же не милиционер!
– Но можешь быть приравнен. У нас психология разная. Мы – разные животные.
– Интересно, чем же?
– Да всем. Я никогда не пойму твоей логики, а ты моей.
– Да при чем тут логика? О, дельце новое? – Горчаков схватил с моего стола пачку листков по убийству Антоничевой.
– Хочешь порасследовать?
– Да ни в жисть! – Он отбросил листочки, как будто они жгли ему руки. – А чего за дело-то? Надежурила по городу?
– Ага.
– Убой?
– Ага.
– Повезло, в свой район выехала. За дверью стукнуло.
– Лешка, – сказала я, – ты опять свою дверь не закрыл? Там кто-то шастает. Еще дело сопрут…
– Ой, хоть все, – отмахнулся Горчаков.
Тут зацарапались в мою дверь. Горчаков выглянул в коридор и заорал на всю прокуратуру:
– Андрюха! Сколько лет, сколько зим!
Я тоже подошла к двери и выглянула в коридор. Горчаков с Синцовым уже обнимались. Пока они были заняты друг другом, я оперативно поправила челку и подкрасила губы перед зеркалом. Теперь можно и с Синцовым поздороваться.
– А я к Маше, – сказал Синцов, когда они наконец оторвались друг от друга.
– Ах, к Маше! Тогда надо чайку попить! Машка, ставь чайник!
– Давно поставлен, – сказала я. – Пока вы облизывали друг друга, я уже на стол накрыла.
К моему удивлению, Синцов достал из кармана и положил на стол пакет с четырьмя слоеными пирожками.
– Горчаков, – сказала я, – вот и еда прибыла.
– А чего так мало, – разочарованно сказал он, приподняв пакетик. – Мне эти плюшки на один понюх. Надо было десять брать.
– Лешенька, – ласково сказала я, – а тебя вообще приглашали? Видишь, Андрей ко мне пришел. И пирожки принес на двоих, а не на троих. Ведь пять на два не делится? И четыре на три тоже.
– Тоже мне лиса Алиса, – проворчал Горчаков, но руки от пакетика убрал, и даже налил мне чая и чашку подвинул поближе.
– Подлизываешься?
– Подлизываюсь, – признался Горчаков, – в надежде, что из чувства благодарности ты пожертвуешь мне пирожок.
– Слушайте, какие вы меркантильные, – отметил Андрей, с легким удивлением наблюдавший за нами, – вы еще о чем-нибудь, кроме еды, говорить можете?
– Можем, – ответила я, – о пяти нераскрытых убийствах как раз и поговорим.
– Так, что за убийства? Почему я не знаю? – промычал Горчаков с набитым ртом. Пирожок ему и вправду на один понюх.
– Мне дают в производство серию, пять убийств со всего города…
– А я? – подозрительно спросил Горчаков, сделав мощное глотательное движение.
– Что – ты?
– А почему тебе, а не мне?
– Завидно? Потому что я выезжала в субботу на один из этих трупов.
– А я что буду делать?! – заныл Горчаков.
– А на тебя возложена почетная обязанность обеспечить мне спокойную работу по спецпоручению.
– Чего?! – завопил Горчаков, переводя взгляд с меня на Синцова и обратно.
– Того. Я же буду работать по серии, а ты будешь расследовать дела района.
Лешка недоверчиво хихикнул:
– Андрюха, скажи ты ей, чтобы так не шутила с пожилым отцом семейства. Меня же кондратий хватит.
