– Я забыла Омотю!
– Саншуо! – с надрывом воскликнула Кагеро. – Потом вернешься за куклой!
– Мамочка, я быстро! – она юркнула в свою комнату и нагнала всех уже во дворе.
Вдох. Выдох. Шаг в портал.
Через мгновение они стояли под яркими лучами утреннего солнца Хидари: в центральном парке их ждал Юми, а из дома навстречу спешила Тора, и ее глаза были полны слез. Стражники стояли не только у ворот, но и вдоль стены, словно опасаясь, что и на их господина могут напасть. Один из них засыпал песком бурые пятна и следы, которые были видны по всему двору, и Кагеро, понимая, что это – кровь Ооками, судорожно сглотнула появившийся в горле ком и подтолкнула детей к парку, чтобы они не успели их заметить.
– Лекарь уже пришел? – обратился к жене Асунаро.
Тора стерла слезы, которые при виде семьи брата против воли снова покатились по щекам, покачала головой и обняла подбежавших поздороваться детей.
– Где он? – спросила Кагеро ровным голосом.
Страх за жизнь Ооками сковывал движения и мысли, пришлось сделать усилие, чтобы при детях держать себя в руках.
– Наверху, в комнате… может, не стоит идти туда сейчас… – Тора переживала не меньше и уже видела, в каком состоянии брат.
– Ты не могла бы уложить детей спать? Они как раз собирались… – Кагеро, не обратив на слова подруги никакого внимания, сорвалась в указанном направлении.
Переглянувшись с женой и тяжело вздохнув, Асунаро пошел следом, так как знал, что увидит и без того издерганная Кагеро. Глотая слезы, Тора покачала головой и повела притихших и зевающих Цуру и Саншуо – они ничего не поняли из обрывков разговора взрослых – в комнату, в которой дети останавливались, приезжая в гости. Кагеро же взлетела по ступенькам на второй этаж, оглянулась и вопросительно посмотрела на едва поспевающего за ней Асунаро.
– В первой справа, – мрачно и коротко ответил тот, мысленно готовясь к возможной истерике непредсказуемой родственницы.
Но Кагеро была внешне спокойна и собрана. Она быстро пересекла галерею и вошла в указанную комнату, однако, сделав два шага, застыла от ужаса: тело, лежащее на низкой кровати, с которой были скинуты все подушки, несомненно, принадлежало ее мужу. Но как оно выглядело – этого Кагеро не могла вообразить даже в самых страшных кошмарах: заросшее щетиной лицо было не тронуто, но руки, ноги и торс представляли собой месиво из лоскутов кожи, обрывков одежды и запекшейся крови.
Медленно, на негнущихся ногах, она подошла ближе и, как в трансе, опустилась на колени, не в силах оторвать взгляда от изувеченного тела: ей казалось, что время вокруг замерло. Кагеро мягко коснулась дрожащими пальцами окровавленной руки Ооками, которая свешивалась с края, и переплела его пальцы со своими. Она хотела было поднести ладонь мужа к щеке, но замерла, увидев, что подушечки рассечены и кровоточат. Кагеро так и застыла, наблюдая, как алая капелька крови набухает на кончике израненного пальца: это означало, что сердце Ооками все еще бьется…
На галерее послышались торопливые шаги. В комнату в сопровождении Торы стремительно вошел мужчина, увешанный различными амулетами, коротко поклонился Асунаро и бегло окинул взглядом лежащего на кровати Ооками.
– Женщинам тут не место, – бросил он, материализуя с помощью одного из амулетов какие-то снадобья и травы.
Но Кагеро, казалось, не видела пришедшего лекаря и не слышала его слов. Тяжело вздохнув, Тора подошла к подруге, присела рядом и приобняла за плечи, словно хотела предложить разделить свое горе с ней.
