– Может, выключим свет? Спать хочется.
– Выключай.
Сказав так, блондинка закрыла книжку, и, отложив её, забралась под тонкое одеяло. Четыре метра до выключателя показались Юле, уже настроившейся свалиться и отрубиться, крестным путем. Идя в темноте назад, она заплутала. Анька, поднявшись, молча направила её к койке и вновь легла на свою. Кровать была очень жесткая и скрипучая. Кременцова мучилась целый час, пытаясь уснуть. Соседка во сне сопела. По коридору ежеминутно бегали с галдежом медсестры. Кто-то где-то стонал– очень далеко, палат за пять-шесть. Из-за этих стенаний Юле, когда она, наконец, уснула, приснилась камера пыток.
В шесть часов утра вспыхнул свет. Вырвавшись из камеры пыток, Кременцова увидела медсестру с не менее злым, чем у палача, лицом. Она совала ей градусник.
– На, измерь-ка температуру!Потом пойдёшь на укол.
– Куда?
– В процедурный.
Не предложив измерить температуру Аньке, медсестра унеслась. Анька неподвижно лежала под одеялом, глядя на потолок широко открытыми, немигающими глазами. В коридоре царила дикая суета– бегали, орали, ругались, что-то возили на громко лязгающих тележках.
– Доброе утро,– сказала Юля, сев на кровать с градусником подмышкой.
– Доброе утро.
Анька была, казалось, более склонна к общению, чем четыре часа назад. Кременцова решила этим воспользоваться, тем более что она как будто чувствовала себя немножко получше, и ей хотелось с кем-то говорить– неважно, о чём.
– А в какое место уколы делают?
– В задницу.
– Ой! А больно?
– Да смотря кто. Илюха– не больно, особенно если ему красивые глазки сделаешь и спустишь трусики до коленок, а Светка– так, что весь день за жопу держаться будешь.
Кременцову больше встревожила первая часть ответа.
– Илюха– это медбрат?
– Да, типа того. Не бойся, он симпатичный мальчик.
Вошла сестра, взяла градусник.
– Тридцать восемь.
Записала, умчалась.
– Утром– всегда пониженная,– сказала Анька, свесив с кровати ноги и надевая мягкие тапки с кроличьими ушами,– ну что ж, пошли на укол.
Перед процедурным была небольшая очередь– одни женщины, так как процедурный был женским. Отстояв её, Кременцова с Анькой вошли вдвоём. При виде медбрата, который, стоя перед столом, наполнял шприцы, Кременцовой стало не по себе. У нее слегка затряслись поджилки. Медбрату было лет девятнадцать. Аньку предстоящая процедура, казалось, вовсе не волновала. Её огромные голубые глаза светились сарказмом.
– Привет, Илюха,– проговорила она, зевая,– что такой кислый?
– Доброе утро. Фамилия?
Тон свидетельствовал о том, что Илюха– человек настроения.
– Карташова,– вздохнула Анька.
– Готовьте руку и попу,– распорядился Илюха, глянув на назначение,– сперва– руку.
Анька бесстрашно вздёрнула кверху рукав халатика. Озорная весёлость с её лица не сходила. Распаковав тонкий шприц, Илюха наполнил его на треть инсулином и уколол её выше локтя, после чего взял со стола большой, наполненный шприц с длиннющей иглой, от вида которой сердце у Кременцовой заколотилось вдвое быстрее.
– А теперь– попу.
Досадливо скривив рот – дескать, задолбал! – Анька повернулась лицом к стене, расставила ноги, длина которых могла бы вызвать припадок зависти у любой модели, и задрала халатик, обнажив плотные, белые ягодицы. Халат она прижала к спине, туго натянув перед животом. На попе были заметны следы уколов.
– А ты чего без трусов сегодня?– спросил Илюха, намочив спиртом ватку.
