С такой высоты был виден край детинца и люди, что воробьи. А дальше за стенами высокими — серые дали под тяжёлым хмурым небом. Засыпала земля, и тепло Хорса мудрого таяло теперь с каждым днём, покроется скоро всё ковром белым, скуёт лёд реки, и небо застынет неподвижно — только в стенах и сидеть. Если бы ни княжичи, перезимовали бы они с Ерией ещё одну зиму в Ледницах, а теперь что будет дальше, какую соткёт для неё Макошь нить — долю иль недолю? Только радостного пока Агна ничего не видела, и затягивается льдом будущее неизвестно на сколько ещё дней, седмиц…
Тревожно внутри сделалось, едва Агна коснулась мыслями Воймирко, сердцем потянувшись к нему. Не приведите Боги, если он попадётся на пути у этих стервятников — уж в том, что опасны они, Агна убедилась окончательно. И когда ненастье внутри утихло, вспомнила Агна, о чём рассказали ей братья. И как же так вышло, что Коган врагами им стал? Хуже и представить сложно — заслужить немилость у волхвов. Пусть сами разбираются, она ничем им помочь не сможет, как и Воймирко. Но не давало Агне покоя одно — выходит, жрец знал князя из Роудука? Никогда он не заговаривал о том. Хотя с чего должен? Ведь её его прошлое не должно касаться. Всё правильно.
Агна не знала, сколько так простояла у окна, но лицо и нос замёрзли, а небо постепенно выцветать и темнеть начало — уходит око по небоскату. Агна обернулась — в заточении её совсем сумрачно, и радовало одно — печи всё же душок жаркий наполнил хоромину. И такая тишина стояла, что казалось, кроме неё в тереме и не было больше никого. Может, о ней и вовсе забыли.
Но ждать пришлось недолго — вскоре послышалась возня за дверью, задвижка снаружи брякнула и створка открылась. Агна уж испариной успела покрыться, схватившись за рукоятку ножа, но волноваться не стоило — внутрь вошла молодая чернавка, а за ней — Грошко с ворохом меховых покрывал. Вместе вошли они в клеть: чернавка к столу — водрузив всё, что было у неё в руках на него, бросила на Агну взгляд, будто обиженный и скрылась. Грошко топтаться не стал — оставив тёплые вещи, наружу выскользнул. А скоро вернулись обратно с бадейкой воды и ковшами. И что же выходит? Надолго её тут запер княжич?
Агна прошла к бадье, зачерпнула — пить хотелось страшно. Прохладная свежая вода принесла облегчение. И на дверь покосилась — бежать бы прочь, да её поймают тут же, едва она порог переступит — только ещё больше раззадорит. Чернавка молча следила за ней, ничего не спрашивала, не тревожила, постель на ночь застилала мягко, принялась снедь на столе раскладывать. Съестной дух тут же разнёсся пирогами печёными, брусникой сладкой, и в животе скрутило от пустоты — весь день ни кусочка в рот не положила.
Серые с тёмной каймой глаза чернавки изучали всё её, видно, она была самая жалостливая из тех, что жили здесь.
— Спасибо, — поблагодарила Агна за помощь, вернула ей ковш, когда она лучины маслянистые подожгла. — Как зовут тебя?
— Мелицей кличат, — свободно отозвалась та, наливая в плошку молока вечернего парного. — Знаю, что привезли тебя княжичи наши с земель дальних. Правда, что жрица ты? — вдруг спросила, оставив крынку и к столу призывая.
— Ещё не жрица, но в волховстве ведаю, — ответила Агна, нехорошо, что про это будут знать все кто не попадя, но сблизиться сейчас с кем-то нужно было и даже необходимо.
Глаза чернавки загорелись разом, и лицо её всё оживилось.
