Сначала это были мелочи. Она забыла, куда положила свой любимый блеск для губ, хотя точно помнила, что только что держала его в руках. Потом она не смогла вспомнить фамилию учительницы по химии, хотя та вела у них уже второй год. Оксана списала это на усталость, на стресс из-за предстоящих экзаменов, на что угодно, лишь бы не признаваться себе, что происходит что-то серьезное.
Но забывчивость нарастала, как снежный ком. На уроке истории она вдруг поняла, что не может вспомнить имя девушки, сидящей за соседней партой, хотя они учились вместе с первого класса. Она смотрела на ее знакомое лицо, на рыжую косичку, на родинку над губой, и имя никак не всплывало в памяти, словно его стерли ластиком. Вместо имени в голове была какая-то пустота, вакуум.
– Эй, ты чего? – шепнула ей соседка, заметив ее растерянный взгляд. – Опять о Пете мечтаешь?
Оксана вздрогнула, смущенно улыбнулась и отвернулась, так и не вспомнив ее имени. Это было унизительно и страшно. Она начала записывать важные вещи на стикерах, которые расклеивала по всей комнате, но иногда она забывала, зачем сделала ту или иную запись.
И еще одна вещь начала ее беспокоить. Ее отражение в зеркале. То едва заметное искажение, которое она заметила несколько дней назад, никуда не делось. Более того, оно, кажется, усиливалось. Ее лицо… оно как будто теряло четкость, резкость. Черты расплывались, словно на плохо сфокусированной фотографии. Ее знаменитые рыжие волосы казались тусклее, а глаза, ее главное оружие, утратили свой яркий, пронзительный блеск, стали какими-то… блеклыми.
Она тратила часы перед зеркалом, пытаясь вернуть себе прежнюю яркость с помощью косметики, но эффект был недолгим. Как только она выходила на улицу, или просто отвлекалась на что-то, ее лицо снова становилось «смазанным», как будто кто-то невидимый стирал с него краски.
Подруги начали замечать перемены.
– Ксюх, ты какая-то бледная сегодня, – сказала ей однажды Ленка, ее лучшая подруга. – И глаза у тебя… как будто заплаканные. Все в порядке?
– Да, все нормально, – отмахивалась Оксана, стараясь улыбаться как можно беззаботнее. – Просто не выспалась.
Но она знала, что это ложь. Что-то происходило с ней, что-то непонятное и пугающее. Она теряла не только память, она теряла себя, свою индивидуальность, свою красоту, которая всегда была для нее броней и оружием. И это ощущение потери, это погружение в какую-то серую, безликую пустоту было гораздо страшнее любых экзаменов или ссор с родителями. Это было как медленное, неотвратимое стирание личности, и она не знала, как это остановить.
2.
Максим Гнездов вернулся в редакцию после разговора с хозяйкой пропавшего кота Персика, пожилой и немного взбалмошной женщиной по имени Алевтина Игнатьевна. Ее рассказ был пугающе похож на историю Семена Аркадьевича: кот стал вялым, апатичным за пару дней до исчезновения, а сама Алевтина Игнатьевна жаловалась на «туман в голове» и какую-то необъяснимую тоску. И, конечно, на объявлении, которое она принесла в редакцию, тоже был тот самый кривой, жуткий рисунок кота, который, по ее словам, она «нашла уже наклеенным на свой подъезд, кто-то, видать, тоже искал, или просто пошутил так зло».
Два случая, два идентичных рисунка, два рассказа о странной апатии. Это уже не могло быть совпадением. Максим чувствовал, что нащупал что-то, какую-то ниточку, которая могла привести к чему-то большему, чем просто истории о пропавших питомцах.
