Он сел за свой старый компьютер и, наплевав на асфальт и прочие «важные» задания Пал Палыча, начал писать. Он не стал вдаваться в мистику или свои предчувствия, он просто изложил факты: два случая пропажи животных, странные рисунки, найденные рядом с объявлениями, показания владельцев об апатии. Он добавил пару строк о недавнем случае с «неправильной» вывеской на кофейне «Арабика», которую видел один из горожан (не упоминая имени Глеба, конечно), и о других мелких «городских аномалиях», о которых ему иногда сообщали читатели – то фонарь на улице мигает как-то странно, то часы на городской башне вдруг начинают идти в обратную сторону на пару минут. Он назвал заметку «Тени Зареченска: случайность или закономерность?» и постарался придать ей максимально нейтральный, почти научный тон.
Когда он показал заметку Пал Палычу, тот долго хмурился, водил пальцем по строчкам, потом снял очки и посмотрел на Максима так, как смотрят на человека, предлагающего купить вечный двигатель.
– Гнездов, ты чего, белены объелся? – прохрипел он. – Какие тени? Какие аномалии? Пропали кот и собака, ну, бывает. Рисунки какие-то… Мало ли хулиганов по городу шастает. А ты тут целую теорию заговора развел. Мне что, это в газету ставить? Нас же на смех поднимут!
– Пал Палыч, но ведь это факты! – попытался возразить Максим. – Два одинаковых рисунка, странное поведение животных и их хозяев… Может, это какая-то секта? Или новый вид мошенничества?
– Секта похитителей кошек и собак? – Пал Палыч хмыкнул. – Гнездов, ты бы лучше про асфальт написал. Вот это – реальная проблема, волнующая наших читателей. А не твои… фантомы.
Но Максим был настойчив. Он уговаривал, убеждал, ссылался на свободу слова и долг журналиста освещать все стороны жизни города, даже самые странные. В конце концов, Пал Палыч, махнув рукой, сдался.
– Ладно, черт с тобой, – проворчал он. – Ставь свою… ахинею. Только в самый конец номера, мелким шрифтом, в рубрику «Курьезы». И если после этого на нас обрушится шквал критики от здравомыслящих граждан, пеняй на себя.
Заметка вышла. Маленькая, затерявшаяся среди рекламы и объявлений о продаже подержанных холодильников. Но она вышла. Когда Максим пришел в редакцию на следующий день, его встретили дружным смехом. Верка из отдела рекламы нарисовала на доске объявлений кривого кота и подписала: «Осторожно, тени Гнездова!» Даже тихий и вечно сонный корректор Петрович хихикал себе в усы, читая его заметку.
– Ну что, Макс, – сказала Верка, подмигивая, – поймал уже своих барабашек? Или они пока только животных воруют, а за журналистов еще не принялись?
Максим молча прошел на свое место. Он ожидал такой реакции. Зареченск был городом, который не любил, когда тревожат его сон, когда пытаются заглянуть под его серую, будничную поверхность. Но он не собирался сдаваться. Пусть смеются. Он чувствовал, что это только начало. И что тени Зареченска гораздо реальнее и опаснее, чем кажется этим весельчакам.
3.
На уроке ИЗО, который вела пожилая, но еще бодрая Тамара Григорьевна, известная своей любовью к «позитивному искусству» и нетерпимостью к любым проявлениям «мракобесия» в детских работах, Стасу было дано задание нарисовать «Весеннее пробуждение природы». Пока одноклассники увлеченно выводили на своих листах акварелью яркие цветы, голубое небо и улыбающееся солнце, Стас, погруженный в свои мысли, машинально рисовал то, что видел вокруг себя каждый день, то, что стало его навязчивой идеей – Зареченск. Но не весенний, не пробуждающийся, а тот самый, из его серии гнетущих пейзажей: кривые дома, черные окна, безлюдные улицы под свинцовым небом. Он делал это почти автоматически, его рука сама выбирала темные тона, сама выводила эти депрессивные линии.
