Homo academicus - страница 31

В первой совокупности показателей выражается или выдает себя то, что обыденным языком господствующих обозначается под именем серьезности или вкуса к порядку, который прежде всего является определенным способом относиться к себе всерьез и всерьез принимать мир таким, какой он есть, безоговорочно идентифицировать себя с существующим порядком вещей – способом существования [être], являющимся одновременно и принятием на себя обязательств [devoir-être]. Что касается другой совокупности, то своими пробелами, лакунами, которые в то же время являются отказами, она напоминает отстраненность, эту противоположность интеграции, отказ от всего, что принуждает к порядку, что интегрирует в нормальный мир порядочных людей: от церемоний, ритуалов, общепринятых взглядов, традиций, почестей, Почетного легиона («почести бесчестят», говорил Флобер), условностей и приличий – коротко говоря, отказ от всего, что глубоко связывает поддержание социального порядка с самыми незначительными светскими обычаями и традициями, включая дисциплину, которую они навязывают, иерархии, которые они заставляют соблюдать, и ви́дение социальных делений, которое они предполагают[83]. Можно легко понять ту связь, которая объединяет эту оппозицию с оппозицией между правым и левым, – скорее в контексте мифологий, чем политики.

График 1. Пространство факультетов.

Анализ соответствий: план первой и второй осей инерции – свойства. Иллюстративные переменные выделены курсивом

Следовало бы также напомнить о том, что противопоставляет научное исследование – свободную мысль, которая не ведает других ограничений, кроме себя самой, – не только нормативным дисциплинам вроде права, но также и искусству, гарантированному наукой, каким является медицина, обязанная применять науку на практике, а также принуждать к порядку, порядку медиков, т. е. навязывать определенную мораль, некоторый образ жизни и ее образец (как это было видно, например, в отношении абортов), оправданные авторитетом не только науки, но и авторитетом «способных» и «выдающихся», которые в силу собственных позиций и диспозиций предрасположены определять то, что является правильным или благим (известно, что профессора медицины особенно активно участвуют в государственных органах, в комиссиях и в целом в политике, а юристы, в первую очередь специалисты в области международного, торгового или государственного права, охотно составляют экспертные заключения для правительств и международных органов[84]). Приверженность науке, не выходящая за границы простых деклараций или даже религиозной благопристойности, хорошо согласуется с недоверчивым отношением к ней католической буржуазии, которое долгое время склоняло ее ориентировать своих детей в сторону частного образования, выступающего гарантом морального порядка, семьи, и особенно семей больших и знатных, гарантом их чести, морального духа и нравственности и тем самым – гарантом воспроизводства fils de famille[85], сыновей медиков или должностных лиц, предназначенных стать медиками или должностными лицами, законных наследников, т. е. узаконенных и склонных к тому, чтобы унаследовать наследство как достойные наследники, признанные и признательные. Столь противоположные, эти два отношения к науке и власти отсылают к настоящим и прошлым позициям, полностью противостоящим друг другу в поле власти: те из профессоров естественных и гуманитарных наук, кто является выходцем из низших или средних классов и обязан доступом к высшим классам лишь своим образовательным успехам, оказываются чрезвычайно склонными, как и выходцы из семей преподавателей, полностью реинвестировать в институцию, которая так хорошо вознаградила их предыдущие инвестиции, и очень мало расположены к поискам неуниверситетских видов власти. Напротив, профессора права, три четверти которых составляют выходцы из буржуазных семей, совмещают чаще, чем профессора естественных и гуманитарных наук, властные функции в Университете и властные позиции в мире политики или даже в мире бизнеса. Короче, необходимо преодолеть старые оппозиции, которые разделили весь XIX век (Оме и Бурнизьен