Hope for love - страница 11

Я вспоминала – мамины глаза, папин голос, запах детства, которого больше нет.

И те, кто смотрел на меня, но не видел, сколько во мне одиночества.

«Я так хотел летать, но дай же мне повод остаться…»

Да, я тоже когда-то хотела летать.

Быть лучшей. Быть вдохновением. Быть гордостью.

Но с каждым днём всё меньше причин оставаться.

Я свернула с трассы. По просёлочной дороге – к звёздам, к полям, к тишине.

Затормозила. Заглушила двигатель.

Музыка продолжала звучать, уже тише. Где-то в салоне.

«Тем теплом на повторе

Я удивляюсь, как ты меня помнишь…»

Я вышла из машины, шагнула в ночь. Небо висело над головой – как чёрное покрывало, без ответов.

Трава хрустела под ногами. Холод пробирал.

Но внутри было жарко. От слёз. От боли.

И я закричала. Впервые по-настоящему.

Не сдерживаясь. Не заботясь, кто услышит.

Кричала от обиды, от бессилия, от усталости.

Плакала, не заботясь о макияже, о внешности, о гордости.

«Чтобы было потом о чём вспомнить…

И я никогда не забуду

Слова, чем напичканы фразы…»

Может, я не знала, кто я.

Но в этот момент я была живая.

Настоящая.

Пусть разбитая. Пусть сломанная.

Но больше не молчала.

«Любил и любить буду —

Тебя – предел моих фантазий…»

Я обняла себя. Неловко. Как чужую. Но всё же – впервые за долгое время – с теплом.

Пусть и тем, что остался от кого-то.

Тем теплом.

Я не знала, сколько времени прошло. Часы словно исчезли – растворились в темноте, в слезах, в тишине, что висела надо мной глухим куполом. Я просто сидела на этом чёртовом поле, прижав колени к груди, и рыдала. Не тихо, не сдержанно – а так, как плачут только те, кто дошёл до предела. Так, будто вместе со слезами рвётся наружу сама душа. Грудь сдавливало так сильно, что казалось – внутри не сердце, а смятый лист бумаги, на котором кто-то безжалостно вычеркивал каждую строчку, каждое воспоминание, каждую надежду.

Музыка не успокаивала – нет. Она не гладила, не лечила, не давала облегчения. Она понимала. Чувствовала меня до самого дна. И от этого становилось только страшнее: ведь если даже в песне звучит моя боль, значит, я уже не одна с ней. Значит, кто-то тоже это проходил… но кто-то, возможно, не справился. Я боялась, что стану этим кем-то.

Мне хотелось всё бросить. Всё, что казалось жизнью. Уехать. Исчезнуть. Открыть новую главу, чистую, без исправлений, без прошлых мазков. Но я не могла. Не сейчас. Я была парализована этой тягучей, липкой тоской, этим страхом перемен, от которого сжимается живот. Ведь за новыми дверями неизвестность, а я ещё не научилась жить без опоры, без этой комнаты, в которой знала каждую трещинку, каждый запах, каждый звук ночного скрипа дерева.

Я представляла, как закрываю за собой дверь своей маленькой, но такой уютной комнаты. Где всё – моё, мамино, тёплое. Где шкаф во всю стену всегда слегка заедал, но именно это заедание я любила. Где кровать – большая, слишком большая для одной, но в ней я чувствовала себя в безопасности. Где старая плазма включалась с хрипом, но всё ещё показывала мамины любимые фильмы, которые я оставляла на фоне, чтобы не чувствовать себя такой одинокой. Где в углу стояла гитара. Маминая гитара. Тонкая, изящная, чуть поцарапанная временем, но будто живая. Я столько раз хотела взять её в руки, прижать к груди, сыграть хоть одну простую мелодию – но пальцы замирали. В груди вставал ком, голос исчезал, а в голове звучал только один вопрос: какое я имею право прикасаться к тому, что ушло вместе с ней?