Hope for love - страница 12

Петь? Боже, как я мечтала спеть. Слова, рвущиеся где-то изнутри, должны были стать песней. Но язык не шевелился. Горло было тугим, как узел. Ни слова. Ни звука. Только тишина. Такая плотная, что казалось, она душит.

На улице было довольно тепло. Поздняя весна, почти лето. Воздух насыщен запахом влажной травы, земли, и чего-то далёкого, едва уловимого – может быть, сирени, может, чьих-то чужих надежд. Я сидела в кожанке, давно промокшей на спине от слёз и испарины, но холода не чувствовала. Ни в теле, ни в сердце. Всё внутри было притуплено, заморожено этой болью. Она, как яд, разлилась по венам, не убивая, но делая каждое движение – будто через ломоту, через сопротивление собственного тела.

Я думала, что если закричу – по-настоящему, как тогда, – если вырву из себя всю эту боль, всё, что накопилось за годы, за недели, за эти последние, особенно одинокие дни, – станет легче. Что эта ночь заберёт у меня обиды, разочарования, чувство вины и усталость. Но облегчения не пришло. Ни через час. Ни через три. Только слёзы. И онемение. И выжженная пустота, как будто внутри меня теперь нет ничего, кроме воспоминаний, которые гниют, потому что их никто не трогает, не лечит, не делит со мной.

Мне казалось, что если я сейчас закрою глаза и исчезну, мир этого даже не заметит. Никто не споткнётся о пустое кресло, не увидит на подоконнике забытую кружку с чаем, не поднимет трубку, когда я не позвоню.

И всё же я оставалась там. На земле. В этой ночи. В этой боли.

Потому что, может быть, внутри меня что-то всё ещё надеялось. Что-то крошечное. Едва живое. Но живое.

Сколько я так просидела – не помню. Только небо постепенно светлело. Тьма отступала медленно, с ленцой, как будто тоже не хотела уходить. Появился тот серый, размытый рассвет, когда всё вокруг будто затянуто лёгкой вуалью: трава блестела росой, воздух стал плотнее, влажнее, а птицы ещё не пели, будто ждали разрешения на жизнь.

Я встала с земли, с трудом – ноги затекли, джинсы намокли, а спина заныла. Казалось, что старость наступила за одну ночь – настолько сильно болело всё тело. Но внутри было… чуть тише. Не лучше. Не спокойнее. Просто тише. Как будто мои слёзы смыли самый верхний слой этой боли, обнажив не исцелённое, но по крайней мере дышащее.

Я вернулась к машине. Осторожно села за руль, как будто боялась потревожить саму тишину. Не включала музыку. Просто завела двигатель. Он рыкнул и затих в равномерном гуле. Теперь мне не хотелось мчаться. Не хотелось убегать. Только доехать. Вернуться. В знакомое, пусть и чужое теперь, пространство, где я хотя бы знала, где лежит плед, а где – мамина старая кружка с надписью «Любовь – это ты».

Машина катилась по шоссе плавно, как будто у неё закончился запал, как и у меня. Дорога пустая, обочины утопают в лёгком тумане. Солнце ещё не показалось, но свет уже проникал сквозь серую ткань облаков. И в какой-то момент – может, на пустом перекрёстке, где стоял покосившийся знак, может, когда я переезжала старый мост – я вдруг поняла: я всё ещё здесь.

Я – всё ещё есть.

Сломанная. Опустошённая. Одинокая. Но живая.

И это было не победой. Не вдохновением. Это было просто фактом, с которым я больше не могла спорить.

Я доехала до дома, припарковалась, заглушила мотор и долго сидела, уткнувшись лбом в руль. Мне не хотелось выходить. За дверью – реальность. А здесь – я, выжженная после ночи, но не сдавшаяся.