Староста склонился к ней, крепко ухватив за пухлую руку костлявыми пальцами.
– Как думаешь – в тот самый лес ушла?!
Он стоял спиной к потемневшему пятну и дёрнул головой, будто хотел оглянуться и передумал.
– Тот самый… – пискнула Параскова и ухватилась за подол, где были вшиты обереги. – Чур меня, чур!
Собравшиеся зашептались и сдвинулись. Алёнка приметила, что теперь они стараются быть дальше не только от тëмного пятна, но и от неё. Девица переступила босыми ногами и поëжилась. Непривычно и даже страшно видеть на всегда спокойных и надёжных лицах первых мужчин деревни, выражение растерянности и страха.
– Дедко Панас. Что случилось? Отчего вы меня не спросите…
– Цыц! – зашипел дед, вскинув палец. Он почти повернулся к Алёнке, да так и застыл, глядя мимо. Потом заговорил, вновь обратившись к Параскове.
– Там. Глянь…
Тëтушка покорно повернулась к тёмной рощице и прищурилась. Потом глаза её расширились. Она отпрянула, едва не шлёпнулась на зад.
– Чур меня, чур! Чур меня, чур! – руки едва не обрывали подол платья.
– Хватит! Не помогут твои обереги, – сказала знахарка Севея. – Коли Дремучий Лес явился, не кончилось бы всё, как в Колокольцах.
После этих слов на лысине воцарилась ледяная тишина. Слышно было, как кудахчет курица где-то на краю деревни и шумит ветер. Севея тихо добавила:
– Есть только одно средство…
Она быстро глянула на Алёнку и отвернулась, уставив взгляд на старосту. Остальной люд тоже не глядел на Алёнку, будто она разом сделалась табу.
– Я уже два раза видела это пятно, – пролепетала Алёнка. – Поступала, как меня учили. Не гляди и уходи…
Она не сумела поймать чей-нибудь взгляд. Все глядели либо под ноги, либо в сторону. Даже староста, который произнёс каким-то безжизненным голосом:
– А чего не рассказала?
– Так ведь сказано – забудь. Я и старалась… – Алёнка умолкла. Показалось, что говорит в пустоту. Она будто перестала существовать для деревенских.
– Чур меня, чур! – завопила вдруг Параскова, руки мяли почти обрывая подол. – Пригрела змеищу! У себя в доме! Чур! Чур!..
Глаза её неотрывно глядели на блёклое пятно. Алёнка посмотрела туда же и пошатнулась. Ствол крайнего дерева был чем-то перевязан. Чем-то очень знакомым…
Алёнка ухватилась за горло, будто задыхалась. Под ладошкой почувствовала узел плата. Того самого, который она держала в крохотной детской ладошке, когда её нашли посреди леса рядом с пропавшей деревней Колокольца…
– Мамочка…
На ветке дерева висел кусок ткани, точно такой же, как плат на её шее. Едва она поняла это, как серая ткань начала наливаться краской, вот уже цветочки на нем сияли так же ярко, как на её платке. Деревья и трава, наоборот, стали блекнуть и пропали. С тихим шелестом кусок ткани медленно опустился к ногам Алёнки. Серёдка лысины вновь была пуста. Дремучий Лес исчез, оставив подарочек.
Алёнка оглянулась. На неё никто не глядел. Они расходились, не разговаривая и не глядя друг на друга, словно приняли стыдное, но необходимое решение.
– Алёнка, не понимаю я. Чего ты такая спокойная?!
Двое шли по лесной тропке. Первый – парень. Русые волосы причёсаны, хотя уже растрепались. Серая домотканая одежда расшита узорами да орнаментами. Рубаха и порты сияют чистотой и опрятностью, непривычной для леса. Ноги обуты в новенькие лапти, хоть парень и успел уже вступить ими в грязь.
Вторая – девица, маленькая, худенькая. Золотистые волосы убраны под косынку, которая больше похожа на тряпку. Платье штопаное перештопанное, на шее повязан розовый плат. На ножках… ничего. Босые у девицы ножки, исцарапанные да в синяках.
