Интересно, сейчас-то она чувствует, когда я вот уже почти к дому подошел? Да где там! Наверно, лежит пластом, не шевелится – хорошо еще, если одна. А то, бывало, приду к ней, а там уже целая банда: сидят на кухне, водку пьют, разговоры соответствующие. Но есть, правда, и культура: пригласят за стол сесть, выпить предложат. Я от рюмки никогда не отказывался, принципиально, а эта сидит – не причем мол, но и я вида не подаю: менталитет у нас такой – на рожон не лезь. А ребенок рядом бегает, да пятерню в рот пихает. «Что, ты, – говорит ему, – есть захотел? Бутерброд тебе сделать с кетчупом и майонезом?» Да, минусы есть: готовить не умеет ничего, кроме яичницы, лапши (в народе прозванной «бомжевиком»), да бутербродов. Не работает, кстати, тоже. Живет за счет пособия на ребенка и несостоявшегося, но не теряющего надежд, супруга и отца Гриши – гастробайтера без московской прописки из бывшей молдавской социалистической советской республики, где одурманивающие своей красотой смуглянки давят своими благоуханными стопами виноград, превращающийся затем в изумительное Каберне (сам пробовал, но о действиях смуглянок только догадываюсь). Он то, конечно, смирится с тем, что я сегодня переночую у нашей Ксении.
Так что его положению не позавидуешь. Да и мое, собственно, ни чем оказывается не лучше. Я понял это быстро, как встретился с ней глазами. «Я же говорила – не появляться пьяным!» – «Да какой я пьяный, дорогая!» – «Какая я тебе дорогая, вон!» Дверь захлопнулась. Конечно, я не ушел сразу, хотя ее больше не увидел: пришлось еще долго рассказывать ее сестре придуманную историю о настоящей любви. Та очень даже мне сочувствовала, внимательно слушала, понимала, пока не высунулся из-за ее плеча ее хахаль и не попросил меня удалиться совсем. Я не задумываясь послал его на хуй – это по здешним нравам котируется, если посланный нездешний. Он стушевался, но вот сестрица-то эта, сбледнев с лица, дала мне хорошую оплеуху и захлопнула дверь. Я и теперь не ушел, но на последний мой звонок уже вышли все – и собака, и бабушка с костылем, и маленький Гриша с немаленьким молоточком, коим он меня как-то уже двинул, спящего, в голову. Пришлось уйти.
Снаружи я к огорчению заметил, что начало темнеть, я стал трезветь, вырванные из контекста тут и там фразы не сулили ничего хорошего («Хули стоишь?!», «Это, бля, кто?!», «Сюда, бля!»), а в покинутый мною подъезд забежал крашенный представитель неизвестной субкультуры, за ним вломились подмытые очередной волной патриотизма бойцы-добровольцы, и, судя по звукам, там теперь происходило, как говорят в милицейских сводках, групповое изнасилование в извращенной форме, но я предпочитаю подобное в миссионерской форме.
В магазине я покупаю проходной билет на любую мало-майскую вечеринку в предоставленном мне пространстве. С балкона улыбается Ксения, кем-то плотно прижатая с торца (имею в виду – зад). И что теперь ждет меня здесь?! Пьяный стол, блатхата, базары, драка! В лучшем случае – секс, если пойду к одной из подруг, вроде этой. И здесь я провел свою юность, ходил в школу, гулял, потерял девственность и научился пить! Жаль. Я выхожу на трассу, как те миллионы девушек из российских глубинок и городов-героев, которым, что называется, настоебало. Но мне не нужны деньги: они еще есть – я лишь хочу проверить – бывает ли дорога, которая не ведет в храм?
