Христианский целибат. Величие и нищета - страница 20
Любовь никогда не была привилегией
Главный вопрос остается прежним: зачем Святому Духу «нужно» порождать харизму целибата?
Очередной парадокс: ведь важна не форма целибата, а «бесформенность» любви. И все же Церковь не могла бы быть истинным эсхатологическим знаком, если бы не было людей, живущих в целибате.
Как может Дух Иисуса перестать призывать мужчин и женщин следовать за Иисусом, соблюдая образ Его жизни – жизни в целомудрии?
И еще один парадокс: идентичность следования за Иисусом рождается «изнутри», из безоговорочной любви. Соблюдения целомудрия недостаточно для того, чтобы идентифицировать себя как ученика Иисуса, поэтому целибат не является чем-то добавочным по отношению к любви.
Какое таинственное родство существует между «бесформенностью» Божественной жизни и особой харизмой девственности?
Снова парадокс: я знаю, что это соответствие породил не я, но, на мое счастье, оно меня коснулось и я ни на что его не променяю. Я могу от всего сердца сказать: «Ты мое благо» (Пс 16). Стало быть, это привилегия? Только не социальная, конечно. Она была таковой в эпохи, когда общество строилось по религиозным законам, но, когда Иисус начинал Свой мессианский путь, таковой не являлась.
Главное – любить, в какой бы форме жизни это ни выражалось. Когда любовь была привилегией?
Не преуменьшать, но и не преувеличивать
В конце концов, мы возвращаемся к вопросу, поставленному в начале главы: какое место занимает целибат в монашеской (священнической) жизни? Можно ли рассматривать его как основополагающий элемент?
Мне кажется, отвечая на этот вопрос, нужно исходить из нескольких аспектов:
– Классифицировать религиозную (посвященную Богу) жизнь, исходя из целибата как критерия, значило бы непомерно преувеличивать его смысл.
Естественно видеть основу посвященной жизни в любви следования за Иисусом, но последнее нельзя путать с его экзистенциальной формой – целибатом, хотя он и является его ясным знаком.
– Значение целибата как экзистенциального знака и решающего выбора формы жизни обусловлено тем центральным местом, которое занимает во всем этом замысле психоэмоциональное измерение.
Но фактически призвания к посвященной Богу жизни формируются по-разному. Для некоторых целибат становится решающим фактором, для других он – лишь один из элементов.
– Во всех случаях опыт идентификации призвания предполагает психоэмоциональный процесс соотнесения бесформенности Божественной Любви со значимой формой целибата.
Парадоксальность
Откуда, в конечном счете, возникает парадоксальный характер нашей идентичности? Богословы упорно пытаются классифицировать эту харизму. Но, мне кажется, подлинная отправная точка для размышления находится именно в парадоксальности этого призвания.
То, что человеческая любовь была возвышена до уровня Таинства, представляется нормальным. Природа и благодать взаимодействуют (и все же нерасторжимость* (*Здесь автор подразумевает требование постоянства целибата, соотнося его с требованием нерасторжимости брака. – Прим. ред.) – это эсхатологическая харизма!).
Но зачем эта харизма, не имеющая естественных предпосылок? Разве таким образом не становится очевиднее ее эсхатологическое происхождение, несистематичность Царства, свобода Духа?
6. Мудрость Креста или самореализация?
Проблема отречения
Размышления, прозвучавшие в конце предыдущей главы, ставят перед нами проблему, на которой мы собираемся остановиться. Как понимать целибат: как закономерность веры, которая требует шага в пустоту? Разве это не значило бы вернуться к манихейскому представлению о религиозной (посвященной) жизни как об отказе от мира и, что еще хуже, к негативно-предвзятому восприятию сексуальности и самой человеческой любви? Можно ли обосновать целибат в нашей сосредоточенной на мирском культуре, настаивая на трансцендентном, лишенном человеческих предпосылок, выборе?