По рассказам очевидца, на лекции парни прикалывались, профессор попросил их остаться, нарисовал схематично на доске мужское достоинство и спрашивает: «Что это?» Самый бойкий ответил – хуй. «Неправильно, – строго сказал Лев Ефимыч, – это половой орган. А теперь хуй кто из вас получит у меня зачет!»
«Дети, я не вредный… я ОЧЧЕНЬ вредный!» – гласил эпиграф цитатника.
Когда Лёва произнес: «Данте в „Пире“, опираясь на Боэция, Платона, Цицерона, Авиценну и аль-Газали, называл сердцем сокровенную сердечную тайну, вместилище души: оно скорбит, поет, терзается и созерцает, и мы ведь тоже клянемся сердцем, а не ухом, печенкой или ягодицей», – кто-то поднял руку и спросил:
– Существуют ли анатомические отличия влюбленного сердца от невлюбленного?
Последовал ответ:
– Вряд ли анатом, взяв в руки сердце, скажет – любящее оно или нет, даже гистологи на тонких срезах под электронным микроскопом не смогут найти морфологические отличия. Но! Истории медицины известны случаи, когда после пересадки сердца пристрастия пациента полностью менялись на предпочтения донора…
Тема была животрепещущая – Лёня сочинял либретто к мюзиклу, который так и назывался – «Пересадка сердца».
Прямо и неподвижно лежит на хирургическом столе огромный человек, пристально устремив в небо невидящий взор. Хирург берет сердце и вкладывает в его отверстую грудь. Тревожная музыка, переходящая в лирическую – слышится стук оживающего сердца. Внезапно в оптимистическую тему жизни, побеждающую смерть, врывается режущий слух трубный глас и бой барабана. Органы поднимают бунт против инородца.
Появляются танцоры – в образе легких – наполняясь воздухом, расправляясь во всю ширь, они возносятся к потолку и кружат над сердцем…
Какие же легкие – легкие!
Ну ее, эту темную клетку грудную!
Взмахнули крыльями и полетели
Как птица – на небо и даже выше!
А сердце осталось в теле,
Работать в грудном отделе.
Далее вариации разгневанной печени с желчным пузырем и возмущенного звездного желудочно-кишечного тракта… Почки – веселые дочки, словно дождевые облака висят на тонких нитях под диафрагмой небесного свода, мочеточники впадают в мочевой пузырь, надувшийся, как упырь, внутри у пузыря штормит желтое море…
В апофеозе восставший фаллос золотой исполняет арию «Все на штурм чужака!».
Герои возбуждены, потрясают вилами и лопатами, веслами, косами и граблями. Под какофонию трубы и барабана они танцуют воинственный танец, бросая в зал грозные реплики:
– Кто он такой?
– Пришей-пристебай!
– Пускай убирается – откуда пришел, здесь нас и без него хватает!
– Держите, товарищи, наше оружие, все поднимайтесь на бой…
– Сердце нельзя беспокоить, остановитесь, безумцы! – пытается образумить их Селезенка в кружевном сарафане.
Ее никто не слушает. На мрачные лица внутренних органов ложится вечерняя мгла.
Гонимое Сердце начинает дрожать, озаряется красным светом…
Дальше – тишина. Иммунное отторжение грозило гибелью реципиента, а это не входило в Лёнины планы. Не подоспей на помощь Этинген, мир так и не увидел бы эпохальный спектакль, премьера которого состоялась в начале третьего тысячелетия в Центральном доме работников искусств.
Довольный Ефимыч сидел в первом ряду с программкой, где Лёня ему воскурял фимиам в качестве научного консультанта: в критический момент Этинген подсказал, что в случае отторжения донорского сердца удаляется селезенка.
Это дало импульс мощному драматургическому ходу: кроткая, чистая селезенка, словно пасхальный агнец, искупляющий и непорочный, была возложена хирургом на алтарь:
