Когда зимой появилась в Питере, двухметровый красивый мужчина Санёк пришёл поблагодарить меня, поцеловать руку и пригласить в ресторан на встречу с фанатами бывшего кружка любителей города.
Отдельный зал, большой круглый стол, пятнадцать человек. Андрей Александрович, среднего роста, худенький, в очках, светлые волосы поредели, приобрели белый оттенок, глаза, как прежде, сверкают и смеются под стёклами очков, – любимый преподаватель, лица четырнадцати обращены к нему.
«В Петербурге мы сойдёмся снова, словно солнце мы похоронили в нём…».
Прав Мандельштам насчёт декабрьского Питера, но нам было тепло и светло вместе.
Говорили долго, только одной встречи на людях для меня недостаточно.
Когда была ребёнком, мама и учителя рассказывали, что готовят нас к взрослой жизни, оказалось, жили мы по-настоящему в детстве: эмоции не придуманы, чувства естественны, привязанности искренни.
Я пригласила педагога продолжить встречу наедине в квартире, купленной когда-то папой, муж использовал её для деловых встреч в Петербурге, а, возможно, не только деловых.
Второй раз в жизни «нарывалась» на отказ, но Андрей Александрович согласился.
Открыла дверь, он успел только расстегнуть пальто. Стояли на пороге, обнявшись.
– Теперь я не кажусь вам слишком маленькой? – спросила я.
– А я тебе – стареньким? – печально пошутил он.
Отключили телефоны. Ночь, день, ночь. Волшебство не может длиться долго.
О чём думаю, живя в другой стране? О Питере, Саньке, постаревших ребятах из кружка, объединённых личностью преподавателя и любовью к городу, истории, искусству.
Для меня Андрей Александрович – самый понятный человек, вместе с тем, загадочный и, незабываемо, нежный. Представляю его, с недавнего времени, профессора, в аудитории перед студентами со сверкающими от внутреннего огня глазами, увлекающего и увлекающегося.
Страх сжимает сердце от мысли, сколько студенток окружает его.
Вспоминаю нереальную картину: учитель в элитном махровом халате моего мужа, сидит, нога на ногу, в кожаном кресле, я, напротив, на диване, вокруг туловища обёрнуто полотенце. Руки в перстнях и браслетах что-то объясняют ему, доказывают, оправдываются.
В дорогих глазах – насмешливая грусть.
«Но власть над ближними её так грозно съела…», – слышу неизвестные прежде строки.
Я запомнила их и нашла в интернете.
Стихотворение поэта Луговского начинается словами:
«Нет, та, которую я знал, не существует».
Ими же и заканчивается.
Означает ли это, что встреча наша было последней?
Толпятся в моей голове «взрослые» мысли о достойнейшем мужчине, ни разу, не осквернившем язык матерным словом, но, в то же время, полностью подчинившем близких своим интересам. Не так просто семье существовать на зарплату преподавателя российского ВУЗа, а отпуск проводить в археологических экспедициях. У него, должно быть, хорошая жена. Как объяснил он ей выпадение из жизни на две ночи и один день?
Можно «напрячь» Санька, ребят из кружка, собраться ещё раз, но имею ли я право испытывать чувства дорогого человека, если, конечно, он сам не поставил уже на них точку?
Где ты, моё беззаботное детство? Кто я сейчас? Скучная старая женщина тридцати пяти лет?
