Художник и время - страница 7

Ворчал… но дверь все равно проверяли. И… не обнаружив царевны, возвращались.

– Напрасно и бессмысленно… – вторил разум.

Выдавливались краски. Наливался в масленку растворитель… Живопись не желала засиживаться на холсте.

– Может, ждет. Может, ждет. Может, ждет, – драл до грунта мастихин.

– Ждет же, ждет… – скребло по сердцу.

И снова отправлялись на чердак. И снова… безрезультатно. В который раз принимались работать. И сдирать. И проверять: не пришла ли?

– А что если Золушка на улице? Если не вошла в школу, не решилась?

Палитру оставили. Оделись. Вышли. Я не оговорилась: вышли – влюбленный и всесильная Глупость. Глупость вела и болтала без умолку:

– Чудеса случаются часто-часто. Вот сейчас… Через черный ход, поперек двора, в калитку, не поднимая глаз. Теперь направо. Раз, два, три… Смотрите!!!

Взглянувший опешил: желаемое ожило!

– Здравствуйте! – Вздрогнули брови.

– Наконец-то! – шевельнулись уголки губ. – Я вас уже целый час жду. Хожу и жду…

Это было неожиданно, хотя ожидалось всеми силами души. Мечта – осуществилась, стала действительностью. Она дышала и хорошела в алмазной звездности зимнего воздуха. А из глаз в глаза скользила признательность:

– Просто не состоялась лекция, вот и все. И я настроилась. Вас встретить. С утра…

– Просто не состоялась… Просто настроилась… Просто закралось необъяснимое беспокойство в мастерскую, и я спустился сюда… Чудо до чего просто!

Но… стоит ли объяснять все странности на свете? Случай часто нелеп… в отдельности. В связи с остальным он естественен. Без него остальному не обойтись.

Чудесное снимает обязанность доискиваться ясности и смысла. Праздность разума дарит радость. А разделенный восторг – удесятеряется.

И темный таинственный чердак, и теплые повстречавшиеся руки, и ожидание чего-то несбывшегося, и свет… голубой свет, хлынувший из-под самой крыши – обрушились на вошедших блаженством!

– Голубая комната… – прошептала Золушка.

И, о волшебная сила слова, все вокруг стало голубым.

Узоры на заиндевевших стеклах. Стены и потолок. Пылинки, осевшие на рухляди. Воздух. Весь мир!

Сезам открылся. Пропустил избранных.

Свет заставляет видеть. Свет ослепляет. Красота всего-навсего маска. Будь иначе, истину не пришлось бы искать. Только прятаться от правды приятнее, чем заниматься напрасными поисками. Раз играют, вовсе не нужно настоящего дворца. Его мастерят из карт, коробков, радости. Осторожно, восторженно.

Голубая комната!.. Звездное, созданное фантазией, оказалось произнесенным.

Голубая комната… это воспоминания детства. И новизна возникшей близости. И близость заветного, неизведанного доселе…

– Знаете, у меня экзамен завтра, а я здесь, – призналась Золушка. – Глупая я, да?

– Глупая? Безусловно. И да здравствует Глупость! – цвел принц. – Садитесь за стол, занимайтесь. Буду писать вас с опущенными глазами. Студентка в сессию. Договорились?..

Над стопкой листков склонилась сама Стройность. Прическа на сей раз оказалась завязанной узлом на затылке. Тростинка изогнулась под выросшей ношей. Непослушный пушок мешался на шее, за ушами и выше лба. В бирюзовом вырезе застыла белизна. Зябкую спину заслонила от сырой стены косынка. Цвета осыпи листьев осинника. Шевелились лишь пальцы с нацеленными на них ресницами. Да изредка вздрагивали дуги бровей.

Незаметно подкрались сумерки. Заработались допоздна. Уже не спрашивали, провожать ли? Просто шли, взявшись за руки. Вдоль улиц. Сквозь зиму и сумрак. Над обыденным.