Сердце сжимается.
Я терпеть не могу подобные места, пропитанные высокомерием и ложным блеском. Поэтому мне и не особо нравится работать в холдингах. Да, там зарплаты конечно намного больше, но тяжело работать не чувствую себя комфортно. Хотя горький опыт на предыдущей работе говорит о том, что и на выбранных мной небольших предприятиях тоже никакого комфорта. Разве деньги обязательно превращают людей в напыщенных павлинов? Стоит ли так выставлять своё превосходство?
Перед входом двое мужчин в дорогих костюмах ведут неспешную беседу, лениво переговариваясь и даже не удостаивая меня взглядом. Их спутницы – ухоженные, элегантные, с безупречной осанкой – смеются, покачивая головами, а их идеальные укладки даже не шелохнутся. Они не смотрят в мою сторону, но мне кажется, что их высокомерие ощутимо физически, как глухая стена, отделяющая их мир от моего.
Я глубоко вдыхаю. Воздух тёплый, но не приносит облегчения.
Соберись, Саша.
Толкаю тяжёлую стеклянную дверь и захожу внутрь.
Первое, что ударяет в нос – аромат свежемолотого кофе, ванильной выпечки и дорогого парфюма. Воздух насыщен лёгкостью и безмятежностью, будто здесь не бывает тревог, стрессов, пустых кошельков и неоплаченных счетов.
Люди неспешно сидят за столиками, попивая дорогой кофе из тонких чашек, перелистывая бумаги или лениво ведя беседы. Кто-то наслаждается поздним обедом, небрежно пролистывая что-то в телефоне. Здесь никто не спешит, никто не суетится, никто не вздрагивает от звонка с незнакомого номера.
А я… Я чувствую себя чужой.
Мои дешёвые туфли глухо стучат по сверкающему полу, и этот звук кажется мне оглушительно громким. Каждый шаг будто выдаёт меня – мою неуверенность, мою тревогу, моё отчаянное желание не выглядеть лишней.
В груди растёт желание развернуться и уйти.
Но я сжимаю кулаки.
Нет, Саша. Ты пришла сюда не для того, чтобы бояться.
Делаю медленный вдох, заставляя себя поднять голову. Вглядываюсь в зал, мысленно прокручивая его имя и отчество, чтобы не ошибиться.
И вот – нахожу его взглядом.
Савин сидит за столиком, погружённый в какие-то бумаги. Спина прямая, взгляд сосредоточенный, выражение лица – отстранённое.
Я сглатываю, разглаживаю подол скромного платья, как будто это может придать мне уверенности.
И, пересиливая себя, делаю шаг вперёд.
Дмитрий
Шесть месяцев… Вашей маме осталось около шести месяцев…
Слова врача застревают в голове, словно сотни мелких игл, раз за разом вонзающихся под кожу. Они повторяются эхом, терзают, душат.
Я откидываюсь на спинку кресла, вцепившись в руль так, что белеют костяшки пальцев. Внутри всё будто сжимается в плотный, неразрешимый узел.
Как так? Всё же было хорошо… Как болезнь могла вернуться? Спустя столько лет…
В висках пульсирует тупая, нарастающая боль. Мысли сбиваются в хаотичный рой, накрывают с головой, не давая дышать.
Я вспоминаю её голос – мягкий, тёплый, такой родной. Её улыбку – ту самую, спокойную, неизменно уверенную. Как она всегда говорила, что справится, что всё будет хорошо, что мы со всем справимся. Вспоминаю летние вечера, когда мы сидели на веранде у бабушки на даче, пили чай с малиной, и она рассказывала нам сказки, даже когда мы уже давно выросли из этого возраста. Как она пекла по воскресеньям пироги с яблоками, от которых пахло уютом и детством. Как гладила меня по голове, когда я уставал, как всегда знала, что сказать, даже когда мне казалось, что мир рушится.
