Голос был тот самый – моего отца. Да, того, что не знал о моем существовании. Я не видел его, но зачуял, что этот трус прятался за множеством охраны, в карете поедая бекон и боялся показаться наружу. Заслонённый своими фаворитками, что любопытно поглядывали на толпы народу, они внимательно следили за вышедшим вперёд на помост Императором Пётром III:
– Мой преданный русский народ! Я служу вам верой и правдой и сегодня спас жизни этих невинных сирот! Их мучила жажда и голод, но впредь они не будут нуждаться ни в чем! Мы отправим их в монастыри, ибо они слишком малы, что бы работать на полях или вести иной полезный для Российской Империи образ жизни. Посему я объявляю сбор дани и добровольных пожертвований ваших средств для помощи этим обездоленным детям!
Я точил свои кулаки о лавку повозки и хотел разорвать верёвки, что удерживали меня перегрызть глотку этому проходимцу. Меня так же переполняла ярость ибо мой биологический отец смотрел на моих братьев и сестёр с той жалостью, которой так не хватало моей матери, что выбросила меня. И шатающаяся повозка, снова тронувшись провезла нас прямо у помоста, на котором Петр III объявил охоту на Диких Псов, что по его версии – разносят бешенство, холеру и другую заразу. Потому он стал теперь моим врагом номер один и я забыл о мести отцу на долгие годы. Тем временем повозка укатилась подальше от городского сборища, куда-то на другую окраину города, где солнце ещё садилось, а мы все сидели связанными с мешками на голове.
***
Я слышал всхлипы своих братьев и стоны моих сестёр. Не от того, что им страшно, а от той скорби, что переполняла наши сердца. Мы рыдали вместе и наш вопль поднимался высоко в небо, где на тучах царственно восседала Луна и будто строгий судья, глядела на наши муки, но ничем не хотела помочь. Вопль разнёсся по ветру и мы умаляли его позвать наших братьев псов, но в ответ он глухо свистел у нас в ушах и ничего больше не говорил. Было далеко за полночь, когда нас выгрузили словно навоз и мы посыпались, как кирпичи на землю. Все ещё не видя ничего, ибо мешки нам снимать не спешили, я зачуял запах конюшни и аромат пшеницы неподалёку. Но вскоре меня уткнули носом в сырость и плесень, наглухо закрыв все двери до утра. Я нутром ощущал подземелье. Было темно, холодно и мы по обыкновению ютились друг к другу, что бы согреться. Меня посетила глупая мысль, что если бы мешка на голове не было, мы бы перегрызли верёвки. И обнимая свою названную сестру, что обливаясь слезами, тихо стонала у меня на коленях, я вдруг сказал уверенно:
– Братцы! Мы пойманы в капкан и нам переломали кости, но мы все ещё живы. Истерзаны мерзкими людьми, что поработили нас и убили многих наших братьев. Мы в печали. Но время скорби и памяти, а затем мести ещё наступит! Давайте не будем доставлять радость этим варварам, а повзрослеем и станем бороться, как Дикие Псы. Да, мы пойманы в ловушку, но все же живы. Мы избиты, но наши раны скоро залечатся. Давайте перестанем паниковать. Я наследник Императора и сын Тома, говорю вам мужайтесь братья и не дайте врагу нас одолеть!
Речь сия, что текла будто ручей оливкового масла из разбитой бочки, звучала несовершенно и даже с насмешкой. Радоваться тому, что мы живы, когда твоих родных растерзали в клочья и все чего желало сердце – это месть. Я отчаянно пытаясь поднять боевой дух, лишь разозлил больше усталых и избитых детей, чьих матерей пожрало пламя. И лишь мой титул не давал им права поднять на меня голос и облаять. Я все ещё был наследником трона и они слушали меня, будто вожака. Мне по правде сказать, было тяжело заставлять их верить и взывать к привычной собачей преданности. Ведь людям не свойственно это качество. Но тем не менее, их собачьи души покорились голосу вожака, что теперь нёс бремя лидера. Да, я стал как и хотел лазутчиком и командиром взвода в тылу врага, только не думал, что цена всему этому – горе.
