Внезапно один из всадников отделился от группы и направился прямо к поляне, осматривая заросли. У Александры внутри все оборвалось. Он ее заметит.
Он подъехал ближе, его взгляд скользнул по кустам. Лошадь заволновалась, почуяв что-то. Всадник натянул поводья, наклонился. И увидел ее глаза – широко распахнутые от ужаса, блестевшие в полутьме под кустом.
На его лице расплылась ухмылка. Он что-то крикнул своим товарищам, спрыгнул с лошади и грубо раздвинул ветви.
– А вот и еще одна! Пряталась, значит? – прорычал он на ломаном языке, которого Александра не понимала, но смысл был очевиден.
Она попыталась отползти назад, но он схватил ее за руку – крепко, больно. Она вскрикнула, вырвалась, попыталась встать и убежать. Но второй воин, подъехавший к ним, мгновенно спешился и тоже схватил ее.
– Бойкая! Хороший товар! – рассмеялся он.
Александра сопротивлялась изо всех сил – царапалась, кусалась, кричала. Но ее силы были ничтожны против двух взрослых, вооруженных мужчин. Ее повалили на землю, быстро и грубо связали руки за спиной веревкой.
Ее подняли, толкнули к лошади. Татары перекинули через ее голову петлю из веревки, привязав к седлу одного из них. Теперь она была привязана, как животное.
Она стояла, задыхаясь от слез и ярости, глядя через плечо на зарево пожара, которое поднималось над долиной. Ее дом. Ее семья. Ее жизнь. Все осталось там, в огне набега.
Всадники вскочили на своих лошадей. Один из них дернул веревку, заставляя Александру идти. Она споткнулась, но пошла. Вперед. Прочь от Рогатина. Прочь от пепла ее прошлого. В неизвестность, которая ждала ее впереди.
Александра Лисовская погибла в огне. Рождалась Хюррем.
Глава 2: Дорога на Юг. Живой Товар.
Дни сливались в одно бесконечное, мучительное шествие. Просыпались до рассвета, когда воздух еще был прохладен, а звезды не погасли окончательно. Вставали тяжело, с ноющими от усталости и холода мышцами. Снова связывали руки, снова выстраивали в колонну. И снова шли. Шли под палящим солнцем, по каменистым тропам, через выжженные степи.
Однообразие пути было почти таким же изматывающим, как физические лишения. Одно и то же: спина человека впереди, стук копыт охранников и вездесущая пыль, поднимающаяся плотным облаком, оседающая на лице, волосах, одежде, забивающаяся в нос и рот. Дышать было тяжело. Солнце, еще недавно казавшееся ласковым, теперь нещадно пекло, вытягивая последние силы. Голод стал постоянным спутником, тупой болью скручивающим живот. Жажда мучила сильнее всего. Редкие остановки у мутных источников или возможность получить глоток воды из кожаных бурдюков охранника были единственными моментами облегчения, за которые многие готовы были отдать что угодно.
Люди вокруг Александры менялись. Некоторые не выдерживали – падали и оставались лежать в пыли, или их поднимали и грубо волокли за привязанные к седлам веревки, пока они не переставали подавать признаки жизни. Умерших оставляли там, где они упали, – просто еще одна точка на бесконечной дороге. Другие просто угасали на глазах, их глаза становились стеклянными, а движения – замедленными. Плач и стоны стали тише, сменившись безмолвным, всепоглощающим горем. Больше не было криков ярости или отчаяния. Только тишина сломленных душ, движущихся по инерции.
Александра видела это. Видела, как гаснут глаза молодой женщины, которая еще пару дней назад пыталась утешить своего ребенка. Видела, как старик, шедший рядом, упал и не смог подняться, и как его оставили позади, не удостоив даже взгляда. Эти картины выжигали ей душу, но одновременно что-то в ней ожесточалось. Она поняла одну страшную истину этого нового мира: здесь выживает не тот, кто слабее всего, а тот, кто отказывается сломаться духом. Кто цепляется за жизнь любыми доступными средствами.
