И от Цезаря далеко и от вьюги - страница 22

Все хорошо будет. Наташе понравится закуска, у нас будет шикарная ночь, и еще много ночей, муж ничего не узнает, а если даже узнает, промолчит, потому что он расчетливый тип, не из тех, кто делает опрометчивые поступки. Такая женщина, как Наташа, одна на миллион. Она будет теперь принадлежать двоим, мне не надо ее воровать, как я вначале думал. У нее будут два мужа. Потом, возможно, появится третий…

Как хорошо действует на разум воздух, пропитанный запахом хвои! Иван дошел до поворота, за которым уже была видна гостиница. Сосны закончились, началась аллея из акации. Видимо, когда озеленяли этот город, на каждой улице сажали один сорт деревьев. Акация в самом цвету, обрушилась на мозг, просветленный запахом тайги и микротоками оптимизма. Он уже почти дошел до гостиницы и стоял, вдыхая запах цветущей акации. Аллея акаций тянулась от гостиницы к железнодорожной станции. Иван вдруг вспомнил, что через пятнадцать минут, ровно через столько через сколько должна произойти встреча с Наташей, на станции останавливается скорый на Москву. Это лазейка. Возможность убежать из клетки, в которую он сам себя заключил. Разорвать логику событий. Снова остаться ни с чем. Но сохранить мечту. А не совокупиться с ней. Сварить суп из прекрасного павлина. Этого делать нельзя. Это как сбросить атомную бомбу в центр души. Возможно, на периферии останется какая-то жизнеспособная структура. Но главное, моя суть, будет уничтожена. Бежать, на край земли. Только так. Из Москвы есть самолет на Чукотку. Деньги и документы я взял, как чувствовал. Больше ничего не нужно. Маме я сказал, что вернусь на следующий день. Из Москвы ей позвоню, успокою. Пусть уволит меня от Валечки.   Ноги уже сделали несколько шагов вспять, в направлении вокзала. Он повернулся и широко зашагал. К вокзалу. От гостиницы.

Поезд стоял две минуты. Иван быстро вычислил подходящего проводника. Мужчина, немного старше его при виде пассажира без багажа, многозначительно усмехнулся. Он привык к молодым и не очень одиноким пассажиром, то ли ищущим свое счастье, то ли бегущим от него.

– Тебе куда?

– В Москву!

– Водку пьешь?

– Еще бы! У меня и закуска подходящая есть!

– Садись в мое купе.

– Хорошо.

Видимо ему сегодня, в качестве платы за проезд, придется выслушать историю еще одного разбитого сердца.

Поезд тронулся. Иван смотрел в окно, Невидимый механизм в очередной раз менял декорации его жизни.  Влево-вдаль уходили сосновые и тополиные аллеи, одноэтажные дома под низким небом провинции. Дома старались слиться с ландшафтом. Над ними упорствовали элеватор и трехэтажное здание его работы. Как тонкая паутина, затянувшая стоявший в чулане велосипед, рвались непрочные нити связей, тянувшиеся от него к Виктору, Наташе, Ирине, … Еще одна гирлянда лиц, оседала на дно памяти. Иван задремывал, прислонившись затылком к вагонной переборке. Лица кружились, как осенние листья, уносясь вдаль по тополиной аллее, и против их общего течения двигалось одно лицо, увеличиваясь. Лицо Наташи. Не сегодняшней Наташи, провинциальной мессалины, осатаневшей от скуки и похоти. А той, прежней, невинной весталочки времен его детства. Она смотрела на него нежно и слегка насмешливо, покачивая головой. Он протянул руку, чтобы дотронуться до нее, но она вдруг тряхнула волосами, показала Ивану язык, и исчезла.

Продажный бюрократ

Жители небольшого уездного города Новососновска иногда встречают на улицах долговязую, сутулую фигуру в черной вязаной шапочке и в твидовом подвытертом пальто, из воротника которого выглядывает небритый кадык и над ним слабовольный подбородок, также покрытый трехдневной сединой. Карие глаза из-под кустистых бровей одинаково равнодушно смотрят как на одушевленные, так и неодушевленные предметы, составляющие в своей совокупности малоэстетичный городской пейзаж. Ноги в порватых кроссовках, с расстояния похожие на две пружинки из-за складок джинсов на полусогнутых коленях, зрячие, словно ноги сапера, безошибочно переступают через желтые лужи и собачьи экскременты. Жители не считают нужным здороваться при встрече с этим некогда влиятельным человеком, но, глядя вслед, если вдвоем, обмениваются двумя традиционными репликами: