И от Цезаря далеко и от вьюги - страница 23

– Гляди, Никитин! Еще живой.

– Да, постарел только сильно.

Если при этом с ними случится третий, неместный, то на его вопросительный взгляд один из первых двух бросит с зевком:

– Наш бывший мэр.

– Ага, – отзовется приезжий и понимающе цокнет языком.

Примерно так, я думаю, должен начинаться рассказ о бесславном правлении, завершившимся коррупционным скандалом. Так он в данную минуту и начинается. Что ж, я не против.

Никитин – это я. И я действительно был мэром Новососновска в течение пяти чудесных посткризисных лет, когда наконец появился долгожданный вектор развития, который в итоге привел за решетку многих подобных мне. И скандал имел место. И с тех пор я действительно хожу по улицам, как привидение, ни с кем не здороваясь и даже не встречаясь взглядами. О! За пять лет столько было этих взглядов, что, даже опуская веки, я вижу перед собой чьи-то глаза. И эти глаза хотят. Чего хотят? В первую очередь, конечно, же обмануть. Но при этом выдают безжалостную, порой жалкую правду. Ведь функция глаз говорить правду, разве не так?

Нет ничего такого в моем мэрстве яркого или выдающегося, похожего на приключение или на подвиг. Если попытаться образно его с чем-нибудь сравнить, то на ум спонтанно приходит Гоголь-сюита. Импрессионистская пьеса Альфреда Шнитке, заряженная килотоннами скуки присутственных мест и мегатоннами тоски по незаконному получению прибыли. Я отлично осознаю, что являю собой типичный экземпляр зауряднейшего провинциального коррупционера. Можете считать даже, что я горжусь своей типичностью. Чистотой так сказать своего явления. Так знайте, граждане, что лицемерят или заблуждаются те из вас, кто это явление осуждает. По-моему, это равносильно тому, что мозг, глаза и руки станут осуждать пищеварение и шлаковыделение. Последние суть тоже уважаемые части организма, и у них есть все, что есть у других частей, даже своя поэзия. Как пел один одесский урка: «Эмейте кяплю увження к етей дряме…»

Эх, не имеют они капли уважения. Им бы посмаковать какие-нибудь грязные подробности, понизив голос порассказать о несовершавшихся преступлениях, придворных интригах, подводных течениях. Ну и черт их побрал! Народ всегда будет сочинять басни о власть предержащих. Разубеждать его в своей априорной подлости совершенно бесполезно. А подолью – ка я, наоборот, масла в огонь. Поделюсь, так сказать, своими воспоминаниями. Без разглашения конкретных сумм и обнародования государственных секретов. Это само собой. И без призывов к насильственному свержению. К тому же.

Внимательный читатель уже догадался, что Новососновск – вымышленный город, но с реальным прототипом. Действующие лица из моих воспоминаний, и их поступки тоже будут все вымышлены. Но иметь свои реальные прототипы они тоже будут. Вернее, уже имеют. Их еще нет, а прототипы есть. И эти прототипы окружают меня, когда я сижу в полумраке своего кабинета и нашептывают мне что-то на ухо. Ihr naht euch wieder, schwankende Gestalten, Die früh sich einst dem trüben Blick gezeigt. Когда я в своем уютном полуодиночестве у вечернего камина выпиваю рюмочку другую армянского бренди, они начинают тесниться возле меня, как некогда гештальты возле смакующего франконское вино создателя Фауста. Иногда мне хочется прикрикнуть: в очередь, сукины дети. Но не желают они почему-то выстраиваться в очередь, в согласии с пространственно-временными последовательностями! Может, армянский напиток виноват в том, что они ведут себя как торговцы на базаре? Нет, скорее, как пассажиры у двери отъезжающего вагона. Кто-то лезет без очереди, кому-то суждено остаться на перроне. Я не буду им ни в чем мешать, наводить в их толчее порядок, угодный моему изрядно редуцированному властолюбию. Эрозия воли, которая поражает властных матерей, строгих педагогов и амбициозных политиков, не миновала и меня. Посему начнем с самого частого действия, вернее, даже действа, которое как никакое другое подрывает здоровье и репутацию человека, состоящего на службе обществу.