Читать онлайн Юлия Друнина - И откуда вдруг берутся силы…

Стихотворения о войне

Зинка

Мы легли у разбитой ели.

Ждем, когда же начнет светлеть.

Под шинелью вдвоем теплее

На продрогшей, гнилой земле.

– Знаешь, Юлька, я – против грусти,

Но сегодня она не в счет.

Дома, в яблочном захолустье,

Мама, мамка моя живет.

У тебя есть друзья, любимый,

У меня – лишь она одна.

Пахнет в хате квашней и дымом,

За порогом бурлит весна.

Старой кажется: каждый кустик

Беспокойную дочку ждет…

Знаешь, Юлька, я – против грусти,

Но сегодня она не в счет.

Отогрелись мы еле-еле.

Вдруг приказ: «Выступать вперед!»

Снова рядом, в сырой шинели

Светлокосый солдат идет.

С каждым днем становилось горше.

Шли без митингов и знамен.

В окруженье попал под Оршей

Наш потрепанный батальон.

Зинка нас повела в атаку.

Мы пробились по черной ржи,

По воронкам и буеракам

Через смертные рубежи.

Мы не ждали посмертной славы. —

Мы хотели со славой жить.

…Почему же в бинтах кровавых

Светлокосый солдат лежит?

Ее тело своей шинелью

Укрывала я, зубы сжав…

Белорусские ветры пели

О рязанских глухих садах.

– Знаешь, Зинка, я против грусти,

Но сегодня она не в счет.

Где-то, в яблочном захолустье,

Мама, мамка твоя живет.

У меня есть друзья, любимый,

У нее ты была одна.

Пахнет в хате квашней и дымом,

За порогом стоит весна.

И старушка в цветастом платье

У иконы свечу зажгла.

…Я не знаю, как написать ей,

Чтоб тебя она не ждала?!

«Да, многое в сердцах у нас умрет…»

Да, многое в сердцах у нас умрет,

Но многое останется нетленным:

Я не забуду сорок пятый год —

Голодный, радостный, послевоенный.

В тот год, от всей души удивлены

Тому, что уцелели почему-то,

Мы возвращались к жизни от войны,

Благословляя каждую минуту.

Как дорог был нам каждый трудный день,

Как «на гражданке» все нам было мило!

Пусть жили мы в плену очередей,

Пусть замерзали в комнатах чернила.

И нынче, если давит плечи быт,

Я и на быт взираю, как на чудо:

Год сорок пятый мной не позабыт,

Я возвращенья к жизни не забуду!

«В семнадцать совсем уже были мы взрослые…»

В семнадцать совсем уже были мы взрослые —

Ведь нам подрастать на войне довелось…

А нынче сменили нас девочки рослые

Со взбитыми космами ярких волос.

Красивые, черти! Мы были другими —

Военной голодной поры малыши.

Но парни, которые с нами дружили,

Считали, как видно, что мы хороши.

Любимые нас целовали в траншее,

Любимые нам перед боем клялись.

Чумазые, тощие, мы хорошели

И верили: это на целую жизнь.

Эх, только бы выжить!.. Вернулись немногие.

И можно ли ставить любимым в вину,

Что нравятся девочки им длинноногие,

Которые только рождались в войну?

И правда, как могут не нравиться весны,

Цветение, первый полет каблучков,

И даже сожженные краскою космы,

Когда их хозяйкам семнадцать годков.

А годы, как листья осенние, кружатся.

И кажется часто, ровесницы, мне —

В борьбе за любовь пригодится нам мужество

Не меньше, чем на войне…

Ты вернешься

Машенька, связистка, умирала

На руках беспомощных моих.

А в окопе пахло снегом талым,

И налет артиллерийский стих.

Из санроты не было повозки,

Чью-то мать наш фельдшер величал.

…О, погон измятые полоски

На худых девчоночьих плечах!

И лицо – родное, восковое,

Под чалмой намокшего бинта!..

Прошипел снаряд над головою,

Черный столб взметнулся у куста…

Девочка в шинели уходила

От войны, от жизни, от меня.

Снова рыть в безмолвии могилу,

Комьями замерзшими звеня…

Подожди меня немного, Маша!

Мне ведь тоже уцелеть навряд…

Поклялась тогда я дружбой нашей:

Если только возвращусь назад,

Если это совершится чудо,

То до смерти, до последних дней,

Стану я всегда, везде и всюду

Болью строк напоминать о ней —

Девочке, что тихо умирала

На руках беспомощных моих.

И запахнет фронтом – снегом талым,

Кровью и пожарами мой стих.

Только мы – однополчане павших,

Их, безмолвных, воскресить вольны.

Я не дам тебе исчезнуть, Маша, —

Песней возвратишься ты с войны!

Бинты

Глаза бойца слезами налиты,

Лежит он, напружиненный и белый,

А я должна приросшие бинты

С него сорвать одним движеньем смелым.

Одним движеньем – так учили нас.

Одним движеньем – только в этом жалость…

Но встретившись со взглядом страшных глаз,

Я на движенье это не решалась.

На бинт я щедро перекись лила,

Стараясь отмочить его без боли.

А фельдшерица становилась зла

И повторяла: «Горе мне с тобою!

Так с каждым церемониться – беда.

Да и ему лишь прибавляешь муки».

Но раненые метили всегда

Попасть в мои медлительные руки.

Не надо рвать приросшие бинты,

Когда их можно снять почти без боли.

Я это поняла, поймешь и ты…

Как жалко, что науке доброты

Нельзя по книжкам научиться в школе!

Запас прочности

До сих пор не совсем понимаю,

Как же я, и худа, и мала,

Сквозь пожары к победному Маю

В кирзачах стопудовых дошла.

И откуда взялось столько силы

Даже в самых слабейших из нас?..

Что гадать! – Был и есть у России

Вечной прочности вечный запас.

«Я порою себя ощущаю связной…»

Я порою себя ощущаю связной

Между теми, кто жив

И кто отнят войной.

И хотя пятилетки бегут

Торопясь,

Все тесней эта связь,

Все прочней эта связь.

Я – связная.

Пусть грохот сражения стих:

Донесеньем из боя

Остался мой стих —

Из котлов окружений,

Пропастей поражений

И с великих плацдармов

Победных сражений.

Я – связная.

Бреду в партизанском лесу,

От живых

Донесенье погибшим несу:

«Нет, ничто не забыто,

Нет, никто не забыт,

Даже тот,

Кто в безвестной могиле лежит».

«Я ушла из детства в грязную теплушку…»

Я ушла из детства в грязную теплушку,

В эшелон пехоты, в санитарный взвод.

Дальние разрывы слушал и не слушал

Ко всему привыкший сорок первый год.

Я пришла из школы в блиндажи сырые,

От Прекрасной Дамы в «мать» и «перемать»,

Потому что имя ближе, чем «Россия»,

Не могла сыскать.

«Я родом не из детства – из войны…»

Я родом не из детства – из войны.

И потому, наверное, дороже,

Чем ты, ценю я радость тишины

И каждый новый день, что мною прожит.

Я родом не из детства – из войны.

Раз, пробираясь партизанской тропкой,

Я поняла навек, что мы должны

Быть добрыми к любой травинке робкой.

Я родом не из детства – из войны.

И, может, потому незащищенней:

Сердца фронтовиков обожжены,

А у тебя – шершавые ладони.

Я родом не из детства – из войны.

Прости меня – в том нет моей вины…

«Я курила недолго, давно – на войне…»

Я курила недолго, давно – на войне.

(Мал кусочек той жизни, но дорог!)

До сих пор почему-то вдруг слышится мне:

«Друг, оставь «шестьдесят» или «сорок»!»

И нельзя отказаться – даешь докурить.

Улыбаясь, болтаешь с бойцами.

И какая-то новая крепкая нить

Возникала тогда меж сердцами.

А за тем, кто дымит, уже жадно следят,

Не сумеет и он отказаться,

Если кто-нибудь скажет:

«Будь другом, солдат!» —

И оставит не «сорок», так «двадцать».

Было что-то берущее за душу в том,

Как делились махрой на привале.

Так делились потом и последним бинтом,

За товарища жизнь отдавали…

И в житейских боях я смогла устоять,

Хоть бывало и больно, и тяжко,

Потому что со мною делились опять,

Как на фронте, последней затяжкой.

«Целовались…»

Целовались.

Плакали

И пели.

Шли в штыки.

И прямо на бегу

Девочка в заштопанной шинели

Разбросала руки на снегу.

Мама!

Я дошла до цели…

Но в степи, на волжском берегу,

Девочка в заштопанной шинели

Разбросала руки на снегу.

«Убивали молодость мою…»

Убивали молодость мою

Из винтовки снайперской,

В бою,

При бомбежке

И при артобстреле…

Возвратилась с фронта я домой

Раненой, но сильной и прямой —

Пусть душа

Едва держалась в теле.

И опять летели пули вслед:

Страшен быт

Послевоенных лет —

Мне передохнуть

Хотя бы малость!..

Не убили

Молодость мою,

Удержалась где-то на краю,

Снова не согнулась,

Не сломалась.

А потом —

Беды безмерной гнет:

Смерть твоя…

А смерть любого гнет.

Только я себя не потеряла.

Сердце не состарилось

Ничуть,

Так же сильно

Ударяет в грудь,

Ну, а душу я

В тиски зажала.

И теперь веду

Последний бой

С годами,

С обидами,

С судьбой —

Не желаю

Ничему сдаваться!

Почему?

Наверно, потому,

Что и ныне

Сердцу моему

Восемнадцать,

Только восемнадцать!

«На улице Десантников живу…»

На улице Десантников живу,

Иду по Партизанской за кизилом.

Пустые гильзы нахожу во рву —

Во рву, что рядом с братскою могилой.

В глухом урочище туман, как дым,

В оврагах расползается упрямо.

Землянок полустертые следы,

Окопов чуть намеченные шрамы.

В костре сырые ветки ворошу,

Сушу насквозь промоченные кеды,

А на закате в городок спешу —

На площадь Мира улицей Победы.

Неизвестный солдат

Пролетели дни, как полустанки,

Где он, черный сорок первый год?

Кони, атакующие танки,

Над Москвой горящий небосвод?

А снега белы, как маскхалаты,

А снега багровы, как бинты.

Падают безвестные солдаты

Возле безымянной высоты.

Вот уже и не дымится рана,

Исчезает облачко у рта…

Только, может быть, не безымянна

Крошечная эта высота? —

Не она ль Бессмертием зовется?..

Новые настали времена,

Глубоки забвения колодцы,

Но не забывается война.

Вот у Белорусского вокзала

Эшелон из Прошлого застыл.

Голову склонили генералы

Перед Неизвестным и Простым

Рядовым солдатом,

Что когда-то

Рухнул на бегу у высоты…

Вновь снега белы, как маскхалаты,

Вновь снега багровы, как бинты.

Вот Он, не вернувшийся из боя,

Вышедший на линию огня

Для того, чтоб заслонить собою

Родину, столицу и меня.

Кто он? Из Сибири, из Рязани?

Был убит в семнадцать, в сорок лет?..

И седая женщина глазами

Провожает траурный лафет.

«Мальчик мой!» – сухие губы шепчут,

Замирают тысячи сердец,

Молодые вздрагивают плечи:

«Может, это вправду мой отец?»

Никуда от Прошлого не деться,

Вновь Война стучится в души к нам.

Обжигает, обжигает сердце

Благодарность с болью пополам.

Голову склонили генералы,

Каждый посуровел и затих…

Неизвестный воин, не мечтал он

Никогда о почестях таких —

Неизвестный парень,

Что когда-то

Рухнул на бегу у высоты…

Вновь снега белы, как маскхалаты,

Вновь снега багровы, как бинты…

«Мир до невозможности запутан…»

Мир до невозможности запутан.

И когда дела мои плохи,

В самые тяжелые минуты

Я пишу веселые стихи.

Ты прочтешь и скажешь:

– Очень мило,

Жизнеутверждающе притом. —

И не будешь знать, как больно было

Улыбаться обожженным ртом.

«И откуда…»

И откуда

Вдруг берутся силы

В час, когда

В душе черным-черно?..

Если б я

Была не дочь России,

Опустила руки бы давно,

Опустила руки

В сорок первом.

Помнишь?

Заградительные рвы,

Словно обнажившиеся нервы,

Зазмеились около Москвы.

Похоронки,

Раны,

Пепелища…

Память,

Душу мне

Войной не рви,

Только времени

Не знаю чище

И острее

К Родине любви.

Лишь любовь

Давала людям силы

Посреди ревущего огня.

Если б я

Не верила в Россию,

То она

Не верила б в меня.

«За утратою – утрата…»

За утратою – утрата,

Гаснут сверстники мои.

Бьет по нашему квадрату,

Хоть давно прошли бои.

Что же делать? —

Вжавшись в землю,

Тело бренное беречь?

Нет, такого не приемлю,

Не об этом вовсе речь.

Кто осилил сорок первый,

Будет драться до конца.

Ах обугленные нервы,

Обожженные сердца!..

Два вечера

Мы стояли у Москвы-реки,

Теплый ветер платьем шелестел.

Почему-то вдруг из-под руки

На меня ты странно посмотрел —

Так порою на чужих глядят.

Посмотрел и улыбнулся мне:

– Ну, какой же из тебя солдат?

Как была ты, право, на войне?

Неужель спала ты на снегу,

Автомат пристроив в головах?

Понимаешь, просто не могу

Я тебя представить в сапогах!..

Я же вечер вспомнила другой:

Минометы били, падал снег.

И сказал мне тихо дорогой,

На тебя похожий человек:

– Вот, лежим и мерзнем на снегу,

Будто и не жили в городах…

Я тебя представить не могу

В туфлях на высоких каблуках!..

«Качается рожь несжатая…»

Качается рожь несжатая.

Шагают бойцы по ней.

Шагаем и мы – девчата,

Похожие на парней.

Нет, это горят не хаты —

То юность моя в огне…

Идут по войне девчата,

Похожие на парней.

Вперед

Читать онлайн Юлия Друнина - И откуда вдруг берутся силы…

Похожие книги