Утром, едва умывшись и позавтракав, сосед вдруг начал собирать вещи. Увидев изумленный и немного испуганный взгляд Ники, он просто сказал:
– Поторопись, мы скоро выходим.
– Мы?
– Да, мы.
Ника ничего не понимала и уже не хотела понимать. Если он сказал «мы» – значит, «мы», и абсолютно все равно, куда ехала она, ведь до ее пункта назначения ехать надо было еще сутки. Но он сказал «мы» – значит, «мы». Она и представить не могла, что она на это способна… Вот так, с незнакомым человеком, неизвестно куда и зачем, что ты делаешь, Ника? Но этих вопросов у Ники даже не было в голове. Она быстро собрала вещи, попрощалась с бабулей и ее внуком, и они вышли на ближайшей станции.
Когда их поезд тронулся и уехал, они оба смотрели ему вслед, стоя на перроне. Смотрели молча, пока он не превратился в точку. О чем в это время думал каждый из них, было неизвестно, но, когда поезд исчез, они одновременно повернулись друг к другу и обнялись. Они обнялись так, как будто знали друг друга тысячу лет и сейчас один из них просто приехал на этом поезде, а другой его встречал. Они замерли. Станция была маленькой, пустынной, и на них никто не обращал внимания. Наконец, он произнес:
– У тебя есть три дня?
– У меня есть вся жизнь, – с улыбкой ответила Ника.
– Начнем с трех дней, – так же улыбаясь, ответил он. – Но условия прежние: мы не знакомимся, ничего друг о друге не спрашиваем, кто мы, откуда. Давай не будем портить то, что у нас есть, согласна? Обещаешь?
– Я не завожу курортных романов, – усмехнувшись, ответила ему Ника.
– Если тебя это как-то успокоит, то роман вовсе не курортный, потому что до курорта мы так и не доехали.
Ника улыбнулась, а он вдруг взял ее голову руками и поцеловал ее.
Ну, собственно, вот и все. Они взяли свои чемоданы на колесиках и нырнули в три дня беспросветного счастья. Городок был маленький, спокойный, до них никому не было дела, они сняли небольшой домик и были абсолютно всем довольны. Он кормил ее фисташковым мороженым, а она пекла ему на завтрак оладушки. Они жили так, как будто приехали сюда навсегда. Было легко, счастливо, спокойно. И действительно, не нужны были никакие расспросы друг о друге, лишний груз, информация. Им было безумно хорошо вдвоем, вот просто хорошо.
Ника, как художник, все время мысленно рисовала его лицо, она разглядывала каждую его черточку, запоминала его, проводила по ней рукой, запоминала ее на ощупь. Он ловил ее ладонь и тихо целовал. Однажды, глядя на ее руки, он вдруг сказал:
– Ты либо скульптор, либо художник…
Ника вскинула брови, а он тут же приложил палец к ее губам.
– Прости, прости, я не спрашиваю, так… вырвалось.
А Ника смотрела, как он пьет свой кофе, разглядывала его красивый профиль в просвете окна, и ей хотелось в эту минуту быть чашкой, из которой он пил. Ей хотелось быть всем, к чему он прикасался. Он смотрел на нее долгим взглядом, держа ее лицо в своих руках, и взгляд его был серьезным и нежным, и любые слова могли бы испортить эту магию настоящего чувства. Любви?
Может, и любви… Ника не хотела об этом думать, что-то анализировать, она была просто безумно счастлива, и когда это счастье ее переполняло, выливалось через край, она тихо плакала, слезы текли из ее глаз бесконтрольно, он не задавал вопросов, просто вытирал их и снова целовал ее в зареванные щеки. Ника себя не узнавала, а может, наоборот, сейчас, когда у них было условие ничего о друг друге не знать, Ника отпустила себя на волю и стала, наконец, самой собой, ничего не придумывая, не накручивая, не боясь, что тебя не поймут или не примут, просто самой собой.
