Такова уж природа судьбы – она приходит неслышно, как подкрадывается ночь к горным вершинам. Она плетёт свой узор тихо и незаметно, как паук плетёт паутину в утренней росе. И люди, даже самые мудрые, не могут разглядеть её работу, пока она не будет завершена.
А может быть, духи предков, незримо присутствовавшие на этих празднествах, уже видели то, что было скрыто от глаз живых? Может быть, они уже знали, что эти двое – умудрённый жизнью бий и молодая вдова – станут звеньями в цепи событий, которые изменят судьбу не только их самих, но и всего народа?
Горы молчали, храня свои тайны. Они видели много судеб, много встреч и расставаний, много начал и концов. Они знали, что всему своё время – время сеять и время собирать, время плакать и время смеяться, время терять и время обретать. И сейчас было время, когда новая история только начинала писаться – не чернилами на бумаге, а невидимыми письменами судьбы на страницах человеческих жизней.
И только ветер, этот вечный странник, носитель древних тайн и вестник будущих перемен, тихо шептал что-то, облетая юрты, касаясь лиц спящих людей, играя с волосами детей. Может быть, он уже знал то, что должно было случиться, и пел свою бесконечную песню о судьбах, что переплетаются, как корни деревьев в горах, образуя новую, более крепкую основу для будущего целого народа.
Рассвет в горах приходит не сразу – сначала он осторожно трогает самые высокие вершины, словно пробуя, готов ли мир к новому дню. Потом медленно спускается по склонам, заглядывает в ущелья, будит спящие травы. В то утро он пришёл особенно осторожно, будто понимая важность момента, будто зная, что этот день станет поворотным в судьбах многих людей.
Первые лучи солнца ещё только пробивались сквозь прозрачную ткань рассвета, а аил уже жил особой жизнью – той тревожной и радостной суетой, что всегда сопровождает большие прощания. В воздухе висела та особая печаль, которая приходит с окончанием праздника, когда радость достигнутого смешивается с грустью расставания, как смешиваются в горной реке воды двух разных потоков.
Юрты, ещё вчера стоявшие прочно и величаво, теперь распадались на части, как распадаются сны при пробуждении. Кереге и уыки, войлок и тундуки – всё это складывалось и увязывалось умелыми руками женщин, которые делали это движение за движением так, как делали их матери и бабушки до них. В их руках разборка юрты становилась похожей на священный ритуал – каждая верёвка, каждый узел имели своё значение, своё место, свой смысл.
Кони, будто чувствуя важность момента, стояли непривычно смирно, только изредка всхрапывая и переступая с ноги на ногу. Их глаза, влажные и умные, отражали первые лучи солнца, словно маленькие озёра, в которых плескалось утро. Джигиты проверяли подпруги и вьюки, и в их движениях чувствовалась та особая собранность, что приходит перед дальней дорогой.
Приданое дочери Боорсок бия – плод трудов многих рук и многих лет – укладывалось на вьючных лошадей с особой тщательностью. Каждый тюк, каждый узел был не просто грузом – это была часть жизни, часть истории рода, материальное воплощение любви родителей к дочери. Ковры и одежды, украшения и утварь – всё это предстояло увезти в новый дом, где эти вещи станут основой новой жизни, нового очага.
Когда солнце наконец поднялось над горизонтом, его лучи окрасили небо в цвет расплавленного золота. Облака, ещё недавно серые и сонные, вспыхнули розовым и алым, словно стая фламинго, пролетающая над горными вершинами. В этом свете всё вокруг казалось особенным, словно омытым священными водами нового дня.
