Ребёнок, будто чувствуя тревогу матери, шевельнулся под её ладонями – так шевелится молодой росток под весенним ветром, так бьётся родник под каменной толщей, пробиваясь к свету. И в этом движении было что-то успокаивающее, словно сама жизнь говорила: не бойся, я с тобой, я продолжаюсь, несмотря ни на что.
Айжаркын стояла, опустив глаза, но спина её была прямой, как струна комуза. В этой прямой спине, в этой гордо поднятой голове была та особая сила, которая достаётся в наследство от матерей и бабушек – женщин, веками хранивших очаг и растивших детей, несмотря на все невзгоды и потери. Сила, которая не ломается под ударами судьбы, как не ломается горная трава под порывами самого жестокого ветра.
Может быть, в тот момент она думала о своём нерождённом ребёнке, о том, какая судьба ждёт его в доме Бирназар бия. А может быть, вспоминала слова своей матери о том, что женская доля – как горная тропа: никогда не знаешь, куда она приведёт, но нужно идти, высоко держа голову и крепко держась за веру в лучшее.
И только глубоко в её глазах, в самой их глубине, таился вопрос – тот самый вопрос, который задают себе все люди, когда судьба внезапно меняет их жизнь: почему? За что? Куда ведёт эта новая дорога? Но никто не мог ответить на эти вопросы – ни мудрый Боорсок бий, ни могущественный Бирназар бий, ни даже горы, безмолвно наблюдавшие за этой сценой со своих заснеженных высот.
Женская мудрость подобна горному роднику – она течёт из глубины веков, из тех времён, когда первые матери учили своих дочерей, как выживать в этом суровом мире. Когда весть о решении биев разлетелась по аилу, женщины собрались вокруг Айжаркын, как собираются тучи перед дождём – неторопливо, но неотвратимо.
В их глазах читалось понимание – то особое женское понимание, которое не нуждается в словах, которое передаётся от матери к дочери вместе с молоком, вместе с первыми колыбельными песнями. Они окружили Айжаркын плотным кольцом, словно защищая её от холодного ветра судьбы, как защищают в степи молодой росток от весенних заморозков.
Старая Батма-апа, чьё лицо было похоже на древний пергамент, исписанный морщинами-письменами прожитых лет, взяла руки Айжаркын в свои – сухие и тёплые, как осенняя земля. "Доченька," – прошептала она, и в её шёпоте была вся мудрость прожитых лет, – "в новом доме первое время будь тише воды, ниже травы. Но помни: даже самая маленькая травинка, если у неё крепкие корни, может пробить камень."
Молодая Арууке, только год назад ставшая невесткой в семье Боорсок бия, украдкой вытирала слёзы краем платка. Она помнила, как Айжаркын поддерживала её в первые, самые трудные дни в новом доме. Теперь она складывала в дорожный мешок свои лучшие специи – те самые, что достались ей от матери. "Путь к сердцу новой семьи лежит через казан," – говорила она, и в её голосе дрожала непролитая слеза.
Джамиля, искусная мастерица, чьи руки могли превратить простой войлок в произведение искусства, принесла незаконченный тушкийиз – настенный ковёр, который они начали вышивать вместе с Айжаркын ещё прошлой зимой. "Возьми," – сказала она, – "закончишь на новом месте. Пусть каждый стежок напоминает тебе о нас, о том, что ты не одна в этом мире."
Женщины передавали из рук в руки маленькие узелки с сушёными травами, с бусинами-оберегами, с кусочками курута. В каждом таком узелке была частица их любви, их заботы, их веры в то, что всё будет хорошо. Они знали – каждая по своему опыту – как важны эти маленькие знаки поддержки в чужом доме, где каждый взгляд будет следить за каждым твоим движением.
