Она стояла, глядя куда-то поверх гор, туда, где край земли сходится с небом. Может быть, она видела там что-то, недоступное взору других людей – может быть, душу Алымбека, летящую к предкам, а может, своё собственное будущее, внезапно ставшее пустым и холодным, как зимняя степь. Только рука её, лежащая на животе, чуть заметно дрожала, словно пойманная птица, и в этой дрожи была вся буря, вся боль, всё отчаяние молодой женщины, враз потерявшей и мужа, и будущее, и надежду.
Боорсок бий наблюдал за ней, и его старое сердце обливалось кровью. Он прожил долгую жизнь и повидал немало горя – так много, что мог бы им полнить целое озеро. Видел, как уходят в мир предков старики, как гибнут в битвах молодые джигиты, как плачут вдовы и сироты. Но было что-то особенное в молчаливом горе Айжаркын – что-то такое глубокое и чистое, как родник в горах, что даже его умудрённая годами душа содрогнулась.
Старик знал цену жизни в этих краях, где каждый день приносит новые испытания. Знал, как жестока может быть судьба к тем, кто остался без защиты мужского плеча. Особенно сейчас, когда времена смутные, когда старые обычаи рушатся, как весенний лёд на реке, когда даже самые близкие родичи могут отвернуться от вдовы и сироты.
В роду Алымбека были разные люди – и добрые, и не очень. Боорсок бий слишком хорошо помнил истории о том, как вдов молодых джигитов отдавали замуж против их воли, как отбирали детей, как делили имущество, оставляя женщину ни с чем. Нет, нельзя было допустить, чтобы такая участь постигла Айжаркын и дитя Алымбека.
И тогда старый бий принял решение – такое же твёрдое, как скалы его родных гор. Он возьмёт под свою защиту эту молодую женщину и её нерождённого ребёнка. Станет им отцом, защитником, опорой. Ведь разве не в этом высший долг человека – помогать тем, кто слабее, защищать тех, кто беззащитен?
Глядя на застывшую фигуру Айжаркын, он вдруг с пронзительной ясностью понял, что это не просто долг и не просто жалость. В этой хрупкой женщине, в её нерождённом ребёнке он видел будущее – не только своё или их, но будущее всего народа. Ведь что такое народ, как не цепь поколений, где каждое звено должно быть крепким, чтобы вся цепь не прервалась?
А горы молча наблюдали за людьми, храня тайны прошлого и загадки будущего. Они видели много таких историй – историй любви и потерь, надежд и отчаяния. И они знали то, чего не знали люди: что даже самая тёмная ночь когда-нибудь заканчивается рассветом, что даже самое глубокое горе может стать началом новой жизни.
Время – странный лекарь. Оно не залечивает раны, просто учит жить с ними. Как река, пробившая себе новое русло после обвала, жизнь в аиле постепенно находила новые пути. Женщины всё так же собирали кизяк для очагов, мужчины пасли скот, дети играли среди юрт, и только собаки иногда поднимали морды к небу и тихо скулили, словно чуя незримое присутствие печали.
А для Айжаркын время остановилось в тот самый миг, когда гонец принёс чёрную весть. С тех пор она жила между двух миров – тем, где Алымбек навсегда остался молодым и живым, и этим, где нужно было как-то существовать дальше. Её тело двигалось, работало, дышало, живот рос день ото дня, но душа, казалось, застыла там, за перевалом, где оборвалась жизнь любимого.
Каждый вечер, когда солнце начинало клониться к закату и длинные тени ложились на землю, она выходила из юрты и садилась у входа. Сидела неподвижно, как изваяние, глядя на горы – те самые горы, что видели уход Алымбека и теперь хранили его последний вздох где-то в своих каменных складках. В такие минуты она словно пыталась разглядеть в их очертаниях знак, весточку от любимого, какую-то тайну, известную только ей.
