Старики, глядя на него, качали головами и говорили, что в нём живёт дух древних кочевников – тех, кто умел читать книгу природы, кто понимал язык ветра и знал тайны, скрытые в шёпоте трав. А молодые джигиты уважительно склоняли головы при его появлении, чувствуя в нём ту внутреннюю силу, что не купишь за золото и не возьмёшь силой – силу человека, нашедшего свой истинный путь в жизни.
Лицо Жылкыайдара, обветренное горными ветрами и закалённое солнцем высокогорных пастбищ, приобрело те чёткие, благородные черты, что достаются в наследство от великих предков. Разрез глаз, унаследованный от матери Айжаркын, хранил в себе её мягкость и глубину – словно тёмные воды горного озера в безветренный день. Но теперь в этих глазах появился особый огонь – тот внутренний свет, что горит в душах людей, нашедших своё истинное призвание.
Его умение обращаться с лошадьми превратилось в искусство столь же древнее и таинственное, как сами горы Ала-Тоо. Казалось, он научился говорить на том забытом языке, на котором в незапамятные времена разговаривали первые люди и первые кони, вместе пришедшие в эти края. Он чувствовал каждое движение лошадиной души, понимал каждый взмах хвоста, каждое подёргивание уха, каждое фырканье – словно читал открытую книгу.
Старики рассказывали, что достаточно было Жылкыайдару положить руку на шею самого норовистого жеребца, как тот успокаивался, словно ягнёнок. А если он что-то шептал на ухо уставшему коню, тот словно обретал новые силы и мог бежать ещё много вёрст, не чувствуя усталости. В его прикосновениях жила какая-то древняя магия, передававшаяся из поколения в поколение, но доступная лишь избранным.
Слава о молодом коневоде разлетелась по степи быстрее весеннего ветра, что несёт семена новой жизни. Из самых дальних уголков кыргызской земли приезжали люди – кто посмотреть на его работу, кто спросить совета, а кто и купить коня из его табуна. Прославленные бии и баи не считали зазорным просить у него помощи в выборе скакуна или в лечении заболевшего коня. Даже седобородые аксакалы, знавшие все тайны коневодства, признавали его особый дар.
Имя Жылкыайдара стало произноситься с тем особым уважением, с каким говорят о людях, чьё мастерство граничит с волшебством. В его руках древнее искусство коневодства словно обрело новую жизнь, соединив в себе мудрость предков и то особое понимание, что даётся лишь тем, кто всем сердцем предан своему делу. И в этом была не только его личная заслуга, но и проявление той великой силы природы, что веками хранит связь между человеком и конём – связь столь же древнюю, как сами горы, и столь же вечную, как течение времени.
Бирназар бий, много повидавший на своем веку и умевший разглядеть истинную цену человека, не мог скрыть своей радости, глядя на Жылкыайдара. Каждый раз, когда он видел, как сын, подобно горному барсу, одним плавным движением взлетает на спину необъезженного коня, или как уверенно, словно древний дух гор, ведёт табун через опасные перевалы, сердце старого бия наполнялось той особой гордостью, что бывает только у отца, видящего в сыне продолжение не просто своей крови, но всего лучшего, что есть в их народе.
В такие моменты суровое лицо Бирназара, испещрённое морщинами прожитых лет, словно освещалось изнутри. Морщины у глаз собирались в добрые лучики, а во взгляде, обычно строгом и пронзительном, появлялся тёплый блеск, подобный отражению звёзд в спокойных водах Иссык-Куля. Старый бий молчал, но его душа пела от радости, видя, как в сыне проявляются те качества, о которых можно только молить Всевышнего.
