Он проигрывал. Почти каждый спарринг. Каждый бой – маленькое унижение. Не от других. От себя. Он падал. Ошибался. Пропускал удары. Иногда сжимал зубы от боли, чтобы не заплакать. Иногда выходил после тренировки с закушенной до крови губой – не потому что ударили, а потому что держал себя.
Самое трудное было не физическое. Не синяки. Не разбитые локти. Самое трудное – бороться с голосом внутри: «Ты не тянешь». Он знал, что никто этого не говорил. Ни один из старших не насмехался. Они вообще молчали. И именно это было хуже всего. Молчание – как лакмус. Либо ты выдержишь, либо исчезнешь. Они не выгоняли. Но и не ждали.
И всё же он оставался. Тренировался. Проглатывал каждую неудачу, как таблетку без запивания. Потому что внутри жила другая правда: если они не выгнали – значит, ты ещё в игре. Значит, всё возможно.
Он начал меняться. Не сразу. Медленно. Сначала – стал увереннее двигаться. Потом – перестал опускать глаза, когда кто-то из старших проходил мимо. Потом – его начали замечать. Не словами, не улыбками. Просто кивком. Или тем, что кто-то встал с ним в пару. Не потому что надо, а потому что можно.
Так он стал частью. Не сразу. Не с фанфарами. Без сцен, где его обнимают и говорят: «Ты наш». Всё происходило незаметно, как прорастают корни под землёй. День за днём. Он просто становился «одним из». Его уже не рассматривали как новичка. Не щадили. И в этом был высший знак признания.
Он не стал самым сильным. Не был лучшим в зале. Но был своим. Его не отодвигали. Его брали. И это то, что было нужно тогда.
Он начал появляться с ними на улице. Не в середине круга – сбоку, чуть сзади. Но он был там. На дискотеках – иногда впускали, иногда – нет. Тогда он оставался у дверей. Слушал музыку сквозь щели, ловил свет, доносившийся через мутные стёкла. Иногда кто-то из старших вытаскивал его внутрь – кивком, лёгким движением руки. И в этот момент мир разворачивался: будто из темноты вытягивали на свет.
Он выступал за их команду в школьном КВН. Не с микрофоном. Не с главной шуткой. Но в команде. И когда зрители смеялись – он смеялся вместе. Потому что был частью смеха, частью сцены, частью команды.
Он не стал другим человеком. Но стал собой – таким, каким хотел быть. Уверенным. Не потому что сильный. А потому что принятый. Не похвалой. Не словами. Просто тем, что был рядом. С ними. Среди них.
А потом – тишина. После зала. После смеха. После улицы.
Он шёл домой по пустой аллее, где снег уже не хрустел, а впитывал в себя шаги.
На лице – свежая ссадина. В кармане – скомканный билет от дискотеки. Внутри – усталость и тихое, но очень настоящее чувство: он теперь где-то. Не снаружи.
И пусть завтра снова будет боль, и кто-то, может быть, укажет на его промах – он уже не один.
Он был принят.
И в этом была его первая настоящая победа.
Глава 4. Слом.
Начались школьные вечеринки. Простые, без роскоши, но с особой атмосферой. Дешёвое вино, медленные танцы под Юру Шатунова, девчонки, которые тогда казались недосягаемыми, но с которыми вдруг можно было оказаться в паре.
Однажды он зашёл в этом дальше, чем стоило. Впервые его приволокли домой пьяного в стельку. Не просто навеселе, не просто слегка шатающегося, а совершенно потерявшего контроль. Он даже не помнил, как оказался в постели. Помнил только, как утром было так стыдно, что не то что выйти из комнаты – даже глаза открыть было страшно. Стыд ел его изнутри.
