Загоревшись желанием подслушать завязавшийся комический разговор и узнать его развязку, приколист спрятался за углом так, чтобы подставленные им сослуживцы не могли его видеть, но чтобы он сам вместе с тем мог слышать слабо доносившийся до него диалог.
– Прошу прощения? – отказываясь что-либо понимать, запросил у подчиненного разъяснений директор, неописуемо поразившийся такому безмерно странному поведению.
– Ну, как… Ну, мы это… проголосовать пришли тоже… – объяснился служащий.
– Проголосовать? – вновь изумился босс. – Стоп, стоп, стоп. Ничего не понимаю. А с чего вы вообще, собственно, взяли, что кого-то интересует ваше мнение в этом вопросе?
– Э-э-э… – растерялся введенный в заблуждение менеджер низшего звена, – нам помощник системного администратора сказал, что вроде как всех подряд опрашивают. Что, мол, только у нас одних вот осталось мнение собрать, и что нас все разыскивают поэтому…
– А-а-а, так вот оно что… – незамедлительно обо всем догадался рандомэксовский Дон Корлеоне. – То есть мало того, что он нам тут цирк чуть не устроил из, наверно, самых ответственных за всю историю завода переговоров, так он еще и дальше захотел помешать нам совещание вести. Виолетта Викторовна, с этим надо что-то делать. Это уже ни в какие ворота, – посетовал гендиректор на творившийся с подачи Энвидия беспредел, после чего опять обратился к курильщикам: – А вы, друзья, можете быть свободны… Вас разыграли.
Сообразив, что восвояси отпущенный рандомэксовским цезарем и разочарованный несостоявшимся плебисцитом плебс сейчас огорченно побредет от патрициев в его сторону, виновник плебейского разочарования поторопился скрыться от неотвратимо настигшей бы его руки беспощадного народного правосудия. Последнее, что Сапожников расслышал, уже спускаясь по лестнице, было второе за день обещание Виолетты наказать распустившегося специалиста. Ужаснувшись безрадостной перспективе на ближайшие полгода остаться без месячной премии или вовсе с позором быть уволенным по статье, не влезавший ни в какие ворота сорванец, несмотря ни на что, не смог удержаться от того, чтобы не засмеяться над одураченными им наивными работягами. И хоть он хорошо понимал, что явно переборщил с вышедшим из-под контроля розыгрышем, чувство вины его душу опять-таки не посещало.
Сапог возвратился в свой рабочий кабинет и с самодовольным видом расположился в кресле, откинувшись назад и запрокинув руки за голову. Расслабленно вытянув ноги, он стал с упоением любоваться пивными башнями-близнецами в ожидании звонка от Родиона. В мгновение ока приняв вскоре раздавшийся от того вызов, Энвидий озабоченно справился:
– Да, алло, ну что там? Все нормально? Добрался, разгрузился?
– Йе-е-е-е-еп, короч… Хьюстон, у нас тра́блы… Ты ток там это… не психуй особо, голова. Коптер на дереве застрял чуток. Ветром сдуло, – представил устный рапорт КВС.
– Что? В смысле застрял?! Ты прикалываешься?! – встав с кресла от нахлынувшего на него душевного волнения, в ярости потребовал объяснений рассердившийся Маркович.
– Ну так, йеп, а ты видел ветер-то какой, дура? Я, короч, «полет домой» заюза́л, ну а он, йеп, и полетел напрямую через лесок рядом с тем местом, которое мы с тобой пи́кнули. Вот его ветром, йеп, и закинуло на самый топ. На самой верхушке сосны в ветках запутался.
– Тво-о-о-ю ма-а-а-ть!! – в гневе заорал в трубку подавленный горем Сапожников.
