Амели стояла перед знакомыми дверями в столовую и не могла сдержать дрожь. Пальцы ходили ходуном, даже челюсть подрагивала. Внутри все обрывалось, замирало. Дыхание сбивалось. Двери открылись, и Амели едва шевелила озябшими ногами. Сейчас они казались смерзшимися ледяными глыбами.
Феррандо сидел за сервированным столом и теребил в тонких пальцах вышитую салфетку:
— Почему так долго? — взгляд резанул холодом.
— Я гуляла в саду, — Амели едва шевелила губами и опустила голову, как можно ниже, стараясь не смотреть на колдуна. Разве теперь возможно на него смотреть — провалиться со стыда. От ужаса даже уши закладывало.
— Опять слонялась у ворот?
Конечно, о вчерашнем доложили — можно было не сомневаться. Она удрученно покачала головой:
— Нет, ведь это не имеет смысла. Я больше не хожу к воротам. Любовалась цветами.
Не сводя с нее синих глаз колдун, отбросил салфетку, взял с серебряного блюда румяный пирожок и впился белыми зубами. Предлагать разделить трапезу он, похоже, вовсе не собирался. Оно и к лучшему — все равно кусок в горло не полезет.
— Это мило. Даже трогательно.
Амели нахмурилась, не понимая, что он имеет в виду, и все же подняла голову. Опасливо, готовясь в любое время спрятать глаза. В его руке золотилась поджаренными боками рыбка из теста. Феррандо с аппетитом откусил «голову» вместе с черной горошинкой перца, в пальцах остался кудрявый рыбий хвостик. Внутри все заклокотало. Амели часто шумно дышала, чувствуя, как вздымается грудь, едва не вырываясь из корсажа. Это не для него! Не для него! Хотелось кинуться и отобрать, но это ничего бы не изменило.
— У тебя искусные руки.
Амели молчала, лишь сопела и комкала пальцами юбку. К щекам приливали волны жара. Даже стыд исчез.
— У тетки Соремонды слишком толстые пальцы и мало фантазии. Чего взять с обычной деревенской женщины.
Колдун откусил еще и демонстративно пережевывал, лениво ворочая челюстью:
— Почему рыбы?
Амели смотрела на его полные губы и не могла отделаться от вчерашнего воспоминания, как они смыкаются на самой вершинке ее груди. Она жгуче покраснела и снова опустила глаза. Скоро, будто вор. Это было слишком стыдно. Нестерпимо. Теперь она просто не могла видеть его губы. Но тут же Амели представила, как они касаются груди Мари. И, кажется, побагровела еще больше, аж в ушах зазвенело.
Феррандо подался вперед:
— Что с тобой? Почему ты так покраснела?
Амели снова молчала.
— Думаешь обо мне? — он будто копался в ее голове. — Вспоминаешь вчерашний вечер? Раскаиваешься в своем упрямстве?
Амели с вызовом вскинула голову:
— Нет! Не раскаиваюсь!
Он широко улыбнулся:
— Ложь. Я всегда это чувствую.
Феррандо презрительно усмехнулся, всем своим видом показывая, какая она дура, и откинулся на спинку стула:
— Почему рыбы?
Амели вновь молчала, будто воды в рот набрала.
— Ну же, отвечай, или я рассержусь. Почему именно рыбы?
