— Просто так.
— Снова ложь. Ты лгунья, — он повел бровями. — Ничего не бывает просто так. У любой глупости есть причина. Отвечай.
Страх вытесняла ярость, возмущение. Он требовал ответов, будто Амели сотворила нечто невозможное, недопустимое. Это всего лишь пирожки. Кусок теста. Скорее всего, демон рассказал о встрече с Нилом на чердаке. Но ведь это всего лишь рисунок. Всего лишь уголь и кусок бумаги. Что плохого в том, что рисунок понравился? Даже если все известно — Амели не станет признаваться.Признаться — подтвердить, что в чем-то виновата. Здесь нет вины. Не в чем каяться.
— Мне хотелось слепить рыб — и я это сделала. В следующий раз слеплю кошку или птицу.
Феррандо поднялся. Амели хотела сделать шаг назад, но почувствовала, что ноги буквально приросли к паркету сырыми башмаками. Не сдвинуть. Он зашел за спину, склонился к уху:
— Почему рыбы? — слова звучали заклинанием.
Горячий шепот опалил кожу, и Амели зажмурилась, борясь с накатывающим трепетом. Это всего лишь тело. Тело.
— Мне понравились фонтаны не террасе.
Кажется, такой ответ все же устроил. Феррандо медленно провел пальцами по шее Амели, коснулся плеча:
— Ты угадала. Рыбы — удивительные грациозные создания. В древних культурах рыба олицетворяла плодородие. И размножение. — Его голос обволакивал, как облако духов, пробирался в самое нутро, как колокольный звон, отзывался замиранием. — Разве это не есть сама жизнь? В самом истинном ее проявлении. — Губы коснулись шеи. — В самом неподдельном. Без ханжеской морали и нелепых условностей. Во всех древних культах к богам плодородия было особое отношение. Древние были умнее нас. И честнее. Ты так не думаешь?
В горле пересохло, сердце колотилось, как безумное. Рука колдуна обхватила за талию, поползла на грудь, к вырезу корсажа. Пальцы втиснулись в ложбинку, нашаривая окружность.
Амели опустила голову, зажмурилась:
— Я не знаю.
Феррандо обхватил пальцами ее подбородок, заставил повернуть голову, заглянуть в глаза. Щека прижалась к жесткой вышивке его кафтана.
— А может, ты делала их не для меня?
Амели вздрогнула и перестала дышать. Еще не хватало, чтобы из-за ее глупости пострадал Нил. Просто не за что. Это было бы совсем несправедливо. Она смотрела в синие глаза, которые были сейчас настолько близко, что отчетливо виднелась темная, почти черная окантовка радужки. Амели никогда не видела такого чистого цвета, будто в глазах сверкали два ограненных сапфира. Но так хотелось выкрикнуть правду! Что для него она и пальцем бы не пошевелила. Пусть бы подавился!
— Для кого? — Феррандо нажал на подбородок, заставляя поднять голову еще выше. — Для кого?
Амели с усилием отвернулась, опустила голову:
— Для вас.
Колдун поглаживал ее щеку, уткнувшись носом в макушку:
— Ты все еще пахнешь пионом.
Внутри все трепетало. Амели дрожала, и он, конечно, это чувствовал.
— Люблю пионы… И люблю пирожки. У тебя искусные руки и, кажется… не самая пустая голова. В тебе есть почти все, чтобы стать хорошей женой. Не хватает лишь покорности, но это поправимо.
Да он просто издевался.
Феррандо вернулся за стол, плеснул вина в серебряный бокал и осушил залпом:
— Я утром ездил в Конклав.
Амели все еще не могла сойти с места. Стояла, опустив голову и комкая юбку.
