Мари лишь похлопала глазами и пожала точеными плечами:
— Говорят, перед свадьбой так бывает. От переживаний. Но тут не плакать надо, сударыня! Радоваться.
Амели не удержалась и встала. Не ожидала такой наглости. И ведь, кажется, впрямь рада. А чего Мари не радоваться — не она будет обманутой женой, которой прислуживает наглая любовница.
— Откуда знаешь?
Мари просияла улыбкой:
— Так уж весь город знает, барышня. Все рады.
Амели в бессилии вновь опустилась на табурет, закрыла лицо ладонями. Весь город… Значит, и матушка с отцом, и Эн, и даже Марта буфетчица…
— И ты рада?
Мари присела у нее в ногах:
— Конечно, рада. Мессир сделал прекрасный выбор — вы такая красавица. Барышня, хотите, травки успокоительной заварю? Валерьяну, пионовый корень. Вмиг полегчает. Всю ночь проспите, как младенчик.
— Пионовый корень?! — Амели отшвырнула служанку так, что та упала на паркет и лишь хлопала небесными глазами. Неужели, впрямь, непроходимая дура? — Вон пошла! Не уйдешь — за волосы выволоку. Вон!
Мари поднялась на ноги, оправила юбку:
— Может, тогда раздеться прикажете. Я же должна…
— … вон пошла!
Мари наспех поклонилась и выпорхнула за дверь. Неужто можно так сыграть? Ни жестом, ни взглядом, ни малейшей черточкой не выдавала свой интерес. Лишь спокойное лицо, открытый безмятежный взгляд. Неужели ей самой не хотелось быть на месте Амели, если все так? Ни зависти, ни ревности?
— И за что это ты ее?
Амели не увидела, откуда появился демон. Может, по своему обыкновению подслушивал и подглядывал откуда-то с потолка. Его не было видно со вчерашнего дня.
Амели лишь отвернулась к окну:
— Не твое дело.
Теперь только Орикада с его мерзкими привычками не хватало.
— Можно подумать, что ревнуешь.
— Ревнуют — когда любят, когда не все равно, — Амели будто говорила со своим отражением в дутом стекле.
Демон хихикнул:
— А тебе разве все равно?
— Оставь меня в покое. Уходи.
Демон перекувыркнулся в воздухе и пожал плечиками:
— Я поздравить хотел. От чистого сердца. Ловко ты мессира окрутила — ничего не скажешь. А с виду дурочка наивная. Я тебя сначала даже жалел.
Амели поднялась, поджала губы:
— Окрутила? — она надвигалась на Орикада, сжимая кулаки. — Я окрутила твоего мессира? Да как у тебя язык поворачивается?
Она схватила с консоли зажженный канделябр и размахивала перед собой, будто рапирой. Колдовское пламя кренилось, шипело, делало невероятные кульбиты, но упорно продолжало гореть. Демон визжал, суетился, хихикал, пока в один момент не запахло жженой шерстью. Он съежился, похлопывая ладонью подпаленный локоток:
— Хватит уже! Ненормальная! И что я такого сказал?
— Все ты врешь! Если бы мне только позволили уйти — меня бы уже здесь не было. Не нужен мне твой хозяин. Ничего не нужно!
Демон скривился, сморщил нос:
— Ну и дура.
— Уходи, видеть тебя не могу.
Орикад обиженно вылетел из покоев под знакомое шлепанье перепончатых крылышек. Лишь бросил в дверях:
— Охолонись. Аж красными пятнами пошла.
Хотелось что-то швырнуть в уродца, но уже не было сил. Амели вернулась к окну, опустилась на табурет, и отчаянно разревелась, сотрясаясь всем телом. На улице уже стемнело. На фоне ночной черноты в стеклах отражались лишь отсветы свечей и ее перекошенное, искаженное лицо. «Охолонись…» Она выдернула из канделябра горящую свечу, зажала в руке и вышла из покоев. Сама толком не понимала, что собирается сделать.
