– Да, видно, что там, в России, тебе жилось не сладко! – констатировала она. – Ты действительно нуждаешься в лечении. Ну, да ничего, все твои трудности – позади. Здесь, всё будет по-другому, – заверила она Герду.
В Берлине было ещё очень холодно, и старое мамино, перелицованное, пальтишко совсем не грело, а сапоги Герды были на картонной подошве, что поначалу приводило её в смятение. Но, обернувшись и посмотрев по сторонам, она увидела, что простые немцы не очень-то от неё отличаются. После войны, люди, и здесь тоже, испытывали трудности. «И всё же, – думала Герда, – это несравнимо с тем, что происходило в России».
Над собой она насмешничала: «А что, собственно, ты хотела? Что вот приедешь ты сейчас в Берлин и встретит тебя приветствующая и ликующая толпа?» Герда даже представила себе, как бы это могло быть.
«Смирись, – мысленно сказала она себе, – и приготовься к тому, что пока твоё настоящее будет очень и очень прозаичным».
Подруга помогла Герде поселиться в одной из комнат типичного берлинского пансионата на Гроссбееренштрассе, у хозяйки-вдовы, потерявшей мужа в прошедшей войне.
По отношению к Герде, вдова вела себя сдержанно и сухо, но прислуге приказала делать, для вновь прибывшей фрау, отвары из ромашки, «это поможет ей восстановиться».
Самой серьёзной и совершенно неожиданной проблемой для Герды оказалось то, что ей было чрезвычайно трудно воспринимать немецкую речь на слух. Это стало непредвиденным и неприятным испытанием! Если говорили быстро, то Герда вообще ничего не понимала! Она вынуждена была переспрашивать или просить:
– Извините, но говорите помедленнее, пожалуйста.
Длительное отсутствие разговорной практики сделало своё «чёрное дело»! Выяснилось, что немецкий язык, за то продолжительное время, что её предки жили в России, настолько трансформировался, что стал ей непонятен. Выяснилось, что хотя она немка, но немецкий разговорный язык знает плохо. У неё ужасный акцент! В общем, в первую очередь, ей предстояло заняться языком.
Опять, спасибо подруге. Это Анна – милый и добрый ангел, помогала, переводила (когда это было необходимо), одним словом – опекала.
Что же касалось других впечатлений, то Герду не удивила мрачная помпезность Берлина. Ведь, в её жизни был Санкт-Петербург (он же Петроград). Она про себя отметила, что у немцев, как у русских и французов, есть пристрастие к триумфальным аркам. Гуляя у Бранденбургских ворот, а потом, направляясь в парк – Тиргартен, расположенный поблизости, она чувствовала себя, как дома. Не «Летний сад», конечно, но всё же… и лебеди, и утки плавают, и вязы высоченные, есть и скульптуры. Отличием от Петербурга (с Петроградом сравнивать не хотелось) являлось то, что Берлин выглядел более монолитно. В Петербурге, на взгляд Герды, было больше пространства, лёгкости что ли. Но и там было, правда, одно единственное здание, дающее полное впечатление обо всей архитектуре Берлина, и это было – здание германского посольства, рядом с Исаакиевским собором. А в Берлине почти вся архитектура была такой. После дождя мокрые фасады домов становились ещё темнее, выглядели ещё тяжелее и действовали на Герду гнетуще и удручающе. Разве что она сама себе никаких ностальгических настроений не позволяла. На это просто не хватало времени, заполненного и изучением языка, и знакомством с городом, и хождением по разным театрам, и чтением газет и журналов. На уныние времени уже не оставалось.
