Игра по-крупному - страница 27

Значит, били еще и ногами, лежачего. В заднем кармане брюк сломанная расческа и гривенник. Умыл распухшее лицо снегом и пошел, кипя от злости, к закрывающемуся метро. Даже сигареты вытащили, сволочи! И потом еще долго вглядывался Фирсов в лица таксистов, пытаясь угадать обидчика или его напарника, но разве угадаешь, когда били тебя в темноте и не совсем трезвого. Никогда не угадаешь. Остается только подозревать – может быть, и этот… И осаживать под настроение, чтобы не зарывались.

Они остановились около просторной подворотни, и Фирсов, уложив на заднем сиденье рулон, вышел.

– Жди, Рустам Садыкович, я скоро.

Славка играл в кочегарке в шашки. На полу стояли открытые бутылки чешского пива. Кто-то спал в стоматологическом кресле между обшарпанной стеной и гудящим котлом.

– О, Игорек! – Славка сделал ход: – Все, партия! – И пошел навстречу Фирсову: – Сколько лет, сколько зим! А говорили, что тебя закрыли. Врали, сволочи?..

– Врали. – Фирсов пожал Славкину руку и тряхнул его за плечо: – А ты молодцом! Усы, баки! Гренадер!.. А?.. Хорош, хорош, рад тебя видеть!

– Пива хочешь? Или чего покрепче?..

– Нет. – Фирсов достал четыре десятки и протянул Славке: – Организуй чего-нибудь пожрать. Мотор ждет, спешу.

– А чего тебе?

– Да что есть. На стол. Что-нибудь мясное. И рыбки можно. – Он достал еще одну десятку и сунул ее в нагрудный карман Славкиной спецовки. – Только быстро, Славик! Цейтнот

– Ладно, – пошел к двери Славка. – Сделаем. – И обернулся: – А тара?

Фирсов помотал головой: – Нету.

– Ну ладно, чего-нибудь придумаю…

Славка вернулся минут через десять и, вручив Фирсову увесистый пакет из вощеной бумаги, попытался ссыпать в карман Игорю сдачу.

– Да иди ты!.. – отмахнулся Фирсов. – Спасибо. Я полетел.

– Ну, где ты сейчас? Чего? – попытался удержать его Славка. – Наверное, уже профессор?

– Хуже! – Игорь толкнул ногой тяжелую дверь на пружине и улыбнулся: – Потом расскажу! Пока!..

Интересный Славка парень, думал Фирсов, осторожно ступая по обледенелому двору. Сколько ночей они провели вместе в этой кочегарке, споря до хрипоты на разные темы! Пили пиво, водку, сухое – и спорили. В шахматы играли, бегали на Невский стрелять папиросы, приводили каких-то девчонок, милиция приходила к ним погреться и подкрепиться, и Славка, не боясь милиции, кричал, что в гробу он видел всех наших лидеров, невежд и авантюристов. «В гробу! Потому что революцию задумывают идеалисты, осуществляют ее фанатики, а пользуются ее результатами подлецы! "Государство богатеет корыстью его граждан!" – цитировал кого-то Славка. – Корыстью! А не лозунгами! Пойми же ты, наконец, что все остальное – авантюра! Знаешь, как Бисмарк говорил? "Социализм построить можно, надо только выбрать страну, которую не жалко". И хохотал демонически. А ты говоришь: "Пять в четыре!", "Встречный план – резерв производства!" Фуйня на постном масле!» Ах, Славка, Славка, анархист ты с двумя высшими образованиями! Диссидент, да и только… Но парень надежный.

Такси стояло с работающим мотором, и Фирсов, чтобы не волындаться с рулоном, сел спереди.

– Порядок. Теперь на Васильевский.

Водитель сердито бормотнул что-то про время и стал выруливать на середину улицы. Перебьется. Стоянка оплачивается, и не надо напрягать клиента. После того, как Фирсова ограбили в такси, он много думал о своих отношениях с этими ребятами и пришел к выводу, что чаевые, которые он всегда давал, происходили не от широты его души, а от малодушия. Ведь не давал же он чаевых старушке, покупая в киоске газеты. А ей они были бы нужней, чем амбалу с браслетами на руках и в джинсовой куртке. Просто старушка не усмехнется пренебрежительно: "Если денег нет – нечего газеты покупать" – и не процедит что-нибудь вдогонку сквозь зубы. А амбал может и усмехнуться и процедить. И чтобы избежать этого и не портить себе настроение, мы суем бумажку, благодарим и торопливо нашариваем рычажок двери. Мы не даем чаевые, а у нас их забирают – к такому выводу пришел тогда Фирсов. Да, забирают, и мы из малодушия молчим и спешим выскочить из машины, чтобы не заподозрили, упаси господи, нас в мелочности или бедности. Сделав после известных событий такой вывод, Фирсов перестал давать чаевые, а точнее – стал заставлять себя брать сдачу с бумажных денег и без суеты и мелких бормотаний выходить из автомобиля. Такое решение, естественно, не прибавило удовольствия от езды в таксомоторе, но Фирсов твердо гнул свою линию, вспоминая ночной разбой и подбадривая себя тем, что неловко на потолке спать, а не ждать причитающуюся тебе сдачу.