Были в здании ещё трёхместные номера и один, на пятом этаже, одноместный, люкс – с огромной кроватью, отдельным туалетом и душевой. Как говорили лечащиеся, это начальственный номер, заселяемый по личному распоряжению директора шахты. Конечно же, всем было интересно, персоналу в первую очередь, кто заедет в роскошный номер в стартовый новогодний поток. Это было главной интригой учреждения.
– Слышал, Петь, люди базарят, что директор свою невестку в люкс поместил, – покряхтывая, хихикнул Брежнев.
Сначала Завьялов не придал важного значения этим словам. Ну, директор, ну, невестку, какое кому дело до начальственных утех. А потом – словно молния пронзила Петра от самой макушки до горизонтальной прямой плоскостопия. Невесткой-то директора была Лиля, Лилия Дмитриевна, как её называл персонал! И хоть не видел он свою первую любовь уже много лет, но знал, что живёт она в соседнем посёлке с сыном директора – местного пошиба угольным воротилой – безбедно и счастливо. Люди так говорили.
…Встретились Пётр и Лилия возле массажного кабинета. Не встретиться они просто не могли ни по какой теории. Посмотрели друга на друга, налились румянцем, вздохнули параллельно, и опустили глаза. Очередь была большая, но невестку директора в тонком красном халатике с глубоким декольте, ясное дело, пропустили первой. Не потому, что одета была легко, а потому, что к родственникам руководства уважение иметь надо.
«Похорошела, налилась, как куколка стала, – подумалось Петру, а внутри – словно оборвалось что-то – да вот же она, любовь всей жизни, женщина, без которой свет не мил! – Как же это я, а? Со всем смирился, даже не попытался за неё побороться, залёг на дно, и прожигаю свои дни, как крыса шахтная – побегал, пожрал, поспал, ни любви, ни ненависти…»
А в это время на массажном столе под крепкими руками массажиста постанывала Лилия Дмитриевна, но не от глубоких прикосновений двухметрового мужчины, а от внутренней боли, нежданно зародившейся в самой сердцевине души, и от неукротимого желания поскорее выскочить из этого кабинета, взлететь в люксовые апартаменты и выплакаться в подушку: «А Петька-то почти не изменился, лицо такое же доброе, глаза светятся, Господи, что я натворила в своей жизни, всё ведь могло быть совсем иначе».
*
Не прошло и дня, как кипящий восставшими чувствами Завьялов пробрался в номер Лилии. Чему она сама способствовала, незаметно заскочив в оставленный пустым номер Петра, и оставив у него под подушкой записку: «Петя, давай увидимся. Приходи ночью». Однако за одной ночью потянулась и следующая…
Пожалуй, не встретишь на земле такого человека, кто не пронёс бы через свою жизнь самые добрые и тёплые воспоминания о первой любви. Но для Петра ночные встречи с Лилей были не просто воспоминаниями, они воплотились в безумную полную страсти и нежности реальность, созданную сконцентрированной за всю жизнь и нереализованной энергией и фантазиями. Три недели невероятной любви, о которой он вспоминал потом всю жизнь – и наяву и во снах. В самые жаркие минуты сближения с Лилей Пётр даже обращался мыслями к Богу, искренне считая, что это силы небесные вернули ему всё то, что он не смог получить в былые годы юношеских мечтаний и мужских страданий.
Завьялову до самозабвения захотелось изменить свою жизнь и перевоплотиться самому. Стал задумываться о разводе с Таней, пытаясь обосновать свою неверность её относительно лёгким поведением в отношениях с другими шахтёрами. И, конечно же, главенствующей мыслью была «уехать». Забрать Лилю с дочкой и – куда-нибудь в столицу. Или за границу. Пётр стал ходить в спортзал, записался в библиотеку профилактория, где, не слушая рекомендаций сотрудников, взял англо-русский разговорник и несколько книг со стихами, которые потом в предутренний час читал у окна апартаментов для Лили.
