Была середина октября, и листья уже облетели, но до первого снега было далеко. После дождей несколько дней стояла ясная, тёплая погода… казалось, вот-вот вернётся лето. Петрищева, пришедшая на встречу, была бледна, как мел… она опять обесцветила волосы и накрасила губы тёмной помадой… Юрий Васильевич вглядывался в это лицо, ему казалось, что его засасывает какая-то страшная воронка, ему было приятно и страшно это ощущение… при этом он продолжал говорить себе, что он ненавидит эту женщину, не ставшую уголовницей за недостатком доказательств… Он стал упрекать её за Иванихина… она согласилась с ним, что это было нехорошо с её стороны. Она упрекнула его, что она никогда не знала, а будет ли следующая их встреча… и ей очень тяжело жить совсем без надежды… он согласился, что это тоже было нехорошо с его стороны. Они выяснили, что оба хотят прямо сейчас оказаться в одной постели, и поехали в гостиницу, благо их город был большой и гостиниц в нём было много. Они остались в ней до утра… В полночь Сидоренко звонил домой из номера и что-то врал Нине Алексеевне.
В два часа ночи с Людмилой Николаевной случилась длительная двадцатиминутная истерика. Она билась, зажав зубами одеяло, по щекам текли слёзы, она то прижималась к груди Юрия Васильевича, то вдруг начинала отталкивать его, царапаться и пинаться. Сидоренко казалось, что это продолжалось целую вечность и что они перебудили весь гостиничный этаж… но им только пару раз постучали в стену. Когда Людмила Николаевна пришла в себя, она рассказала Сидоренко, что он пропал, она не знала, как быть дальше… и выпивала всё чаще… самый дешёвый алкоголь в России – это водка… и она регулярно принимала его уже с июля, уложив Павлика спать. Хватало ей тридцати грамм… и тогда она тоже могла спокойно заснуть. Пила она в основном "Столичную", когда же запил и Егор Александрович, то иногда она пользовалась его запасами, полагая, что при его дозах он ничего не заметит. Несколько раз они выпивали вместе… однажды он напоил её и на её глазах был с другой женщиной, интересуясь, что же не устраивает ее в том, как он это делает… и она не могла уйти… ей было весело… В другой раз он опять напоил её и хотел сделать это с ней, но она отказалась… а Егора Александровича можно обвинять в чём угодно, но только не в изнасиловании… и тогда он, видимо, и оставил ей в холодильнике бутылку «Столичной» с метанолом, но она пыталась неделю не пить, для чего брала дни в счёт отпуска, ездила с Павликом в деревню, мать водила её к местной бабке и в церковь, а когда она приехала, он был с трёхдневной щетиной и мёртвый не более четырёх часов… а холодильник был пустой, и в его комнате стояли бутылки, валялись использованные презервативы, и вся квартира пропахла блевотиной.
"Ведь ты будешь со мной? Ты же меня не бросишь?" – спрашивала Юрия Васильевича Людмила Николаевна, отвлекаясь от своего сбивчивого рассказа и, если Сидоренко задерживался с ответом, начинала дрожать всем телом… всё у них в ту ночь было по-другому, без того счастья, которое они испытывали, решив, что только что нашли друг друга… Но Юрию Васильевичу было жалко и страшно за Людмилу Николаевну и одновременно хотелось быть от неё подальше, он вдруг подумал, что сам он никогда не испытывал такого чувства к женщине… и пить от безысходности глупо, тем более, когда ты несёшь ответственность за своего сына… и много ещё чего в ту ночь думал Юрий Васильевич, а Людмиле Николаевне было не до мыслей… она сказала Сидоренко в ту ночь гораздо больше слов, чем за все их предыдущие встречи.
