Их новенькая - страница 6
В общем, мой первый день в колледже Санта-Моники обещает быть весёлым...
Зато у меня есть свой шкафчик — узкий и вертикальный, с дверцей насыщенно-синего цвета.
К нему я и направляюсь после математики, чтобы убрать сумку и налегке отправиться на обед.
Здесь-то всё и происходит...
Я вижу Барб, недалеко от того самого красавчика с истории, замечаю, как она быстро отводит взгляд, словно не смотрела только что на меня и увлечена разговором с подружкой, задумываюсь об этом и не замечаю, как из-за угла кто-то выходит. Он пьёт какой-то густой напиток, который от столкновения моего лба о его локоть растекается по подбородку парня, а остатки жидкости из опрокинутой бутылки попадают на чёрную футболку.
— Твою мать!
— Боже, прости, пожалуйста! — скороговоркой проговариваю я на русском и хватаюсь на ушибленный лоб. В глазах до сих пор прыгают мушки.
Очень странно, что вокруг воцаряется тишина, верно? Обычно в таких случаях старшеклассники смеются над оплошностями других. Я решаю посмотреть в лицо того, кого явно все здесь боятся, — ну не из-за меня же они замерли, — и встречаюсь с такой ледяной яростью тёмных глаз, что по моей коже бегут зябкие мурашки.
— У меня есть... — по-английски осторожно начинаю я, и очевидно, что зря.
Парень протягивает ко мне руку, толкает спиной к шкафчикам и, удерживая на месте жёсткими пальцами за основание шеи, холодно спрашивает почти у моего лица:
— Что, запасная мужская футболка? Или другая порция моего коктейля по специальному рецепту?
— Отпусти меня, — справившись с испугом, выдыхаю я.
Значит, этот из плохих. Из отвратительных, я бы сказала. И это уже проще.
— Хочешь ещё кому-нибудь испортить настроение своей слепошаростью, новенькая? — ухмыляется он чуть отстранившись.
— Вообще-то...
— Она сказала: отпустить её, Никлаус.
Я перевожу взгляд за плечо плохиша и вижу того самого блондина. Он стоит, широко расставив ноги и сложив руки на груди, подбородок вызывающе вздёрнут. Весь его вид говорит о том, как он крут, и о том, что с ним лучше не связываться.
Впрочем тот, кого назвали Никлаусом, даже не смотрит на него:
— Исчезни, Оливер. Это не твоя проблема.
— Будет моей, если я захочу. Предпочитаешь, чтобы я захотел?
Брюнет недовольно морщится и, не отпуская меня, разворачивается к своему оппоненту:
— Только не говори, что тебя потянуло на экзотику.
Ладно, пора с этим завязывать.
Я отталкиваю от себя руку брюнета и сухо говорю:
— Я извинилась за свою невнимательность, хотела предложить салфетки, чтобы ты... Мне правда очень жаль, что так вышло. И, Оливер, — смотрю я на блондина, — ты не обязан за меня вступаться.
Две пары глаз тут же впиваются в моё лицо. Один смотрит с интересом, другой с раздражением, граничащим с насмешкой.
Я беру себя в руки и делаю попытку улизнуть:
— Простите меня.
— Стоять, — приказывает брюнет, со звоном впечатывая ладонь в шкафчик и тем самым преграждая мне путь. — Прощение полагается заслужить, Новенькая.
Последнее слово он говорит так, словно оно переросло в имя наречённое. Что скорее всего так и есть.
— Заслужить у тебя? — насмехается Оливер. — Дай девчонке пройти.
Их взгляды вновь скрещиваются и, клянусь, в этот момент происходит что-то неладное. Воздух вокруг накаляется, разговоры других ребят смолкают даже вдали, тишина в ушах начинает звенеть. Сердце в груди набирает обороты, но я затаиваюсь, как и остальные, словно на подсознании знаю, что не стоит вмешиваться.