Читать онлайн Барт Эрман - Иисус до Евангелий. Как обрывочные воспоминания нескольких человек превратились в учение о Господе, покорившее мир

Bart D. Ehrman

JESUS BEFORE THE GOSPELS

2016, Bart D. Ehrman. All rights reserved

Published by arrangement with HarperOne, an imprint of HarperCollins Publishers

Перевод с английского Глеба Ястребова

Оформление переплета Петра Петрова

© 2016, Bart D. Ehrman. All rights reserved

© Published by arrangement with HarperOne, an imprint of HarperCollins Publishers

© Ястребов Г.Г., перевод, 2017

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2018

Иисус умер примерно в 30 году н. э., но древнейший отчет о его жизни (Евангелие от Марка) был написан лет через сорок. В промежуточный период – и даже спустя годы после написания евангелий – воспоминания об Иисусе передавались изустно. Первыми рассказчиками были люди, которые видели его дела и слышали его слова. Но как до возникновения письменных евангелий передавалась «память» об Иисусе (подчас искаженная) – теми, кто реально знал Иисуса, и теми, кто спустя годы и десятилетия пересказывал истории о нем?

Эта книга посвящена историческому Иисусу, памяти и искаженной памяти. Историческим Иисусом я заинтересовался в начале 1970-х годов, когда стал изучать Новый Завет с научной точки зрения. В то время я слышал от некоторых преподавателей точку зрения, которой и нынче не удивишь: евангелия основаны на свидетельстве очевидцев, а значит, исторически достоверны; в устных культурах (например, в древнеримском мире) люди имели более развитую память, чем мы, и лучше сохраняли предания о прошлом, поскольку были неграмотными и не могли узнать о прошлом из письменных источников.

Но так ли это?

Лишь несколько лет назад я понял, сколь ценные и серьезные данные можно получить из исследований памяти, написанных учеными, которые являются специалистами не по Новому Завету, а по другим респектабельным дисциплинам: психологии, социологии и антропологии. Их наработки особенно важны для понимания того, как ранние христиане рассказывали и пересказывали истории об Иисусе – до написания евангелий. Это был таинственный период устной передачи, когда рассказы распространялись далеко не только очевидцами. Допустим, верующий узнавал об Иисусе от знакомого, тот – от кузена, кузен – от соседа, сосед – от делового партнера, а деловой партнер – от матери, которая лет пятнадцать назад слушала рассказы очевидца. Подобные ситуации возникали все чаще.

Как такие люди – в конце длинного периода передачи – рассказывали об Иисусе? Сколь хорошо они помнили то, что услышали от собеседников (которые и сами получили информацию из третьих-четвертых рук)? Сколь точно воспроизводили услышанное? И насколько это отражало реальные слова и дела Иисуса? Или истории формировались, переделывались, а то и выдумывались в процессе рассказов, запоминаний и пересказов? Сильно ли они изменились за те 40–65 лет, что отделяют смерть Иисуса от первых евангелий? Много ли в них точных воспоминаний? Быть может, современные исследования в области памяти прольют свет на эти наболевшие вопросы.

Уже года два я уделяю почти все свободное время чтению трудов, посвященных памяти: что пишут когнитивные психологи об индивидуальных воспоминаниях; что пишут социологи о коллективной памяти; что пишут антропологи об устных культурах и сохранении в них устных традиций.

И чем больше читаю, тем больше удивляюсь, что многие специалисты по Новому Завету – наверное, основная масса – никогда не занимались этими вопросами серьезно. Сколько здесь важного и актуального! Даже те исследователи Нового Завета, которые вникали в подобные вещи, зачастую брали один узкий ракурс. Но копать нужно глубже. Далее я попытаюсь показать, какое значение имеет весь этот спектр исследований памяти и исторического Иисуса.

Об Иисусе остались лишь воспоминания. Ни один живописец не запечатлел его на портрете, ни один стенограф не записал его слова. Да и вообще нет ни одного рассказа о нем, который был бы записан при его жизни. У нас есть лишь воспоминания о его личности, его словах и делах. Воспоминания, записанные позже. И намного позже. И записанные людьми, которые лично не знали Иисуса.

Исследователи-критики давно доказывали, что известные нам тексты об Иисусе – евангелия – не воспоминания очевидцев.^>1 Это воспоминания более поздних авторов, которые слышали об Иисусе от других людей. А те узнали все отнюдь не от очевидцев. Значит, перед нами лишь дальние отголоски воспоминаний. Чтобы понять евангелия и узнать что-нибудь о человеке Иисусе, не обойтись без знаний о памяти.

В целом, воспоминания – вещь довольно надежная. Если бы дело обстояло иначе, мы не смогли бы существовать и даже выживать в очень сложном мире. Мы полагаемся на воспоминания в тысячах поступков, которые делаем изо дня в день: от пробуждения утром до засыпания ночью. Однако и забываем многое: не только ключи от машины и имена старых знакомых, но и ценные факты, и даже события, подчас важные, которые с нами происходили. Хуже того, подчас мы помним неправильно. И чем старше мы становимся, тем больше осознаем: иногда нам кажется, что мы точно помним, что и как происходило. А потом оказывается, что все было иначе.

Это бывает с каждым из нас. Это бывало с каждым человеком, жившим на Земле. И это бывало с учениками Иисуса. И с людьми, которые слышали рассказы о нем. И с людьми, которые услышали эти рассказы и передали их другим. И с людьми, которые услышали эти рассказы, уже взятые из третьих рук, и пересказали их. И со всеми, кто передавал эти рассказы, пока те не попали к евангелистам. И с евангелистами. Каждый человек в этой цепочке от Иисуса до евангелистов вспоминал услышанное. Или пытался вспомнить.

Когда мы хотим узнать о евангелиях и об историческом Иисусе, все упирается в память. И не безупречную память. И не совершенную память. И подчас – ошибочную память.

Памятью – об окружающем мире, полученной информации, произошедших событиях и знакомых людях – обладают не только индивиды. Памятью обладают и группы людей относительно того, что с ними происходило в коллективном прошлом. Общество не может развиваться без памяти о людях и событиях, которые сплачивали и продолжают сплачивать его. Мы должны помнить наши истоки, нашу историю, наши войны, наши экономические кризисы, наши ошибки и наши успехи. Без воспоминания о прошлом мы не в состоянии жить в настоящем и стремиться к будущему.

Однако поразительно, сколь разные воспоминания – и на индивидуальном, и на коллективном уровне – у нас о событиях и людях прошлого и сколь часто наши воспоминания о важных событиях и лицах далеки от исторической реальности.

Приведу в доказательство пример «социальной памяти». Это подведет нас к разговору о воспоминаниях об Иисусе.

В 2014 году был проведен опрос среди 162 членов Американской ассоциации политических наук. Их попросили ранжировать всех прошлых президентов Соединенных Штатов, от лучшего к худшему.^>2 Результат никого не удивил: лучшим оказался Авраам Линкольн. Большинство из нас – пусть и не все – помнят Линкольна как великого и благородного человека, который сделал массу полезного для страны. Однако эта репутация была у него не всегда. При жизни Линкольн не считался великим президентом. И ладно бы только в южных штатах, где сплошь и рядом презирали и его, и его дело. Он не был даже очень популярным среди своих сторонников. Социальный историк Барри Шварц отмечает в своем важном исследовании «Авраам Линкольн и подделка национальной памяти»: «Когда Авраам Линкольн проснулся в последний день своей жизни, почти каждый что-то в нем не любил».^>3

Шварц пытается показать, что Линкольна сочли «великим» лишь после его смерти, и даже тогда его слава усиливалась и меркла в зависимости от общего событийного фона в стране. Каждый поворотный момент в американской истории заставлял иначе взглянуть и на самого Линкольна, и на то, к чему он стремился (и чего достиг).

Думаю, большинство из нас помнят Линкольна как одного из первых героев борьбы за гражданские права: человека, который изо всех сил отстаивал идею, что «все люди сотворены равными», что белые и чернокожие должны быть равны перед законом, что чернокожих рабов следует освободить и дать им одни права и свободы с их бывшими хозяевами.

Мы обычно не помним другую сторону Линкольна. До гражданской войны Линкольн не боролся за гражданские права. Его взгляды со временем изменились. Что ж, такое бывает: взгляды меняются. Но почему мы помним только одну сторону его жизни, причем ту, которая созвучна нашим собственным воззрениям? Мы не помним, что Линкольн публично заявлял, что чернокожих следует освободить, а затем депортировать в колонию. И что чернокожие не должны иметь право голосовать, выполнять функции присяжных заседателей и иметь одни права и обязанности с белыми. И что он открыто выступал против идеи расового равенства: во многом потому, что считал это невозможным из-за «физического различия» между чернокожими и белыми (это его собственные слова!).

Мало, кто помнит Линкольна таким. Это кажется невероятным. А между тем это легко доказать на материале речей и письменных работ Линкольна. В ходе четвертых дебатов со Стивеном Дугласом в 1858 году он сказал недвусмысленные и поразительные слова:

По нашим меркам, это чистой воды расизм. Но если Линкольн публично высказывал такие идеи, почему его всюду считают сторонником гражданских прав? Быть может, как утверждают некоторые историки, Линкольн изменил свою точку зрения и стал выступать и за отмену рабства, и за полное равенство? Не факт. Шварц полагает, что у нас сложился такой образ Линкольна, поскольку в начале 1960-х годов лидеры движения за гражданские права подняли его как знамя в своей попытке обеспечить афроамериканцам полное равенство с белыми перед законом. Линкольн был для них моральным образцом и оправданием. И почти все мы понимаем, что эта борьба должна была начаться на много-много лет раньше…

Независимо от того, кардинально ли изменились взгляды Линкольна, пример с избирательной памятью показателен. Когда мы – индивиды или общество – вспоминаем свое прошлое, свою историю, мы всегда и неизбежно делаем это в свете нынешней ситуации. Прошлое не застыло неизменным во времени. Оно всегда трансформируется в сознании, в зависимости от того, чем сознание занято здесь и теперь. По мнению Шварца, парадоксальный образ Линкольна как пророка гражданских прав «показывает текучесть прошлого и оправдывает слова Мориса Хальбвакса, что “коллективная память – это, по сути, реконструкция прошлого, которая адаптирует образ исторических фактов к верованиям и духовным нуждам настоящего”».^>5

Морис Хальбвакс, упомянутый здесь Шварцем, – один из величайших первопроходцев в изучении памяти, особенно памяти социальных групп, «коллективной памяти».^>6 Мы еще поговорим о нем в главе 6. Хальбвакс придерживался довольно крайней точки зрения на память. Он полагал, что абсолютно все воспоминания носят социальный характер: никаких личных и частных воспоминаний не существует, ибо каждое воспоминание неизбежно окрашено, сформировано и подано социальными контекстами. Не все согласны с ним, но по одному вопросу есть широкий консенсус. Мы – и как индивиды, и как члены коллектива – «помним» прошлое из-за его ценности в настоящем. В противном случае у нас не было бы оснований помнить о прошлом: будь то наше личное прошлое или жизнь и опыт общества. И вот ключевой момент: иногда/часто/всегда наши воспоминания о прошлом искажаются именно из-за требований настоящего.