– И в трех километрах от аэродрома сели на фюзеляж? – сверкнул на него белками глаз командир.
– Мотор перегрелся, совсем перестал тянуть. Козырек забросало маслом…
– Во-о-он!! – не своим голосом закричал Гетьман, его рука дернулась к кобуре, но ее перехватил Кожуховский.
Техники подняли штурмовик майора К. на колеса, заменили винт, запустили двигатель. При пробе на земле, а потом и в полете он работал совершенно нормально. Комиссия пришла к выводу, что летчик специально «вскипятил» мотор, закрыв заслонку маслорадиатора. В тот же день, когда устало-багровое солнце заваливалось за макушки сосен, на поляну собрали летчиков и техников. За ящиком, покрытым куском красной материи, сидели трое из военного трибунала. А перед ними спиной ко всем стоял высокий человек с непокрытой головой, неподпоясанный, со споротыми петлицами. Не хотелось верить, что это он недавно клялся в Богодухове у ветряка: «Первый «эрэс» я выпущу за нашу Родину, второй – за товарища Сталина!..», а выпустил эти «эрэсы» в болото.
Председательствующий трибунала от имени Родины объявил приговор:
– За трусость – к расстрелу. Приговор привести в исполнение немедленно.
Гетьман попросил:
– Только не здесь. Увезите его куда-нибудь подальше…
Майору К. расстрел заменили передовой, «искупать вину кровью». Потом его видели в какой-то тыловой авиационной части…
Полк летал на Бобруйский аэродром трижды, нанеся сильный урон противнику, уничтожив и повредив десятки бомбардировщиков и «мессершмиттов». К 1 сентября полк был выведен в Воронеж, где он прошел переформировку в составе 1-й запасной авиационной бригады. Нужно было получить новые самолеты и пополниться летчиками. Часть обстрелянных, проверенных и закалившихся в боях летчиков полку пришлось отдать для вновь формируемых частей, где совсем не было «понюхавших пороха», – в их число вошли такие «орлы», как Спицын, Двойных и Денисюк. Так что из тех, кто 27 июня вылетел на фронт, в полку остались немногие, и в числе их капитаны Константин Холобаев и Василии Шемякин, лейтенант Павел Жулев, младший лейтенант Николай Синяков, ставший уже командиром второй эскадрильи, старшина Виктор Шахов и младший лейтенант Николай Смурыгов. Полк пополнялся молодежью, к которой независимо от возраста причислили всех, кто еще не успел повоевать. Так что и летчикам в Воронеже не пришлось сидеть сложа руки. В районе аэродрома Осоавиахима с рассвета до темноты кружили, пикировали и «брили» «илы» – тренировалось пополнение. Но из-за недостатка самолетов и летчиков полки теперь формировались всего лишь из двух эскадрилий – не 65 самолетов, как было, а 24…
На фронтовой аэродром я летел на самолете У-2. Пилотировал его из передней кабины Константин Николаевич Холобаев. Я уместился на заднем сиденье с пожитками, а в руках держал балалайку.
Холобаев летел низко, над самыми макушками деревьев, и мы оба вертели головами: нет ли «мессеров»? Через какое-то время мы прошмыгнули над речкой, и тут же урчание мотора стихло. Спланировали на зеленое поле, по краям которого виднелись валы опустевших капониров. «Полк вылетел на боевое задание», – подумал я.
Зарулили на стоянку и вышли из самолета – я с чемоданом в одной руке, балалайкой в другой. Из-за капонира неожиданно появился летчик в темно-синей пилотке с четырьмя боевыми наградами на груди. Какой-то плоский, лицо птичье. Он быстро шел навстречу и улыбался, щуря щелочки глаз. Пожал руку Холобаеву, заговорил высоким голосом:
