Лишь на мгновение выпускаю его из вида и снова теряю. Останавливаюсь сама. Он стоит прямо посреди толпы, и что-то тщательно разыскивает, похлопывая себя то одной рукой, то другой по карманам. И вот ведь интересно, его пешеходы обходят, даже касаются редко, а меня моментально оттесняют к бордюру. Мне видно, что он извлекает из кармана какие-то бумажки и денежная мелочь…
Между нами пять-шесть метров, но пока я их преодолеваю, он успевает пристроить гитару, и чуть надтреснутым – опять, не его голосом – обращается к прохожим, чуть слышно. Но внезапно выстреливает гром, на мгновение все замирают, некоторые даже испуганно оглядываются. И хотя начала фразы никто и не услышал, самое главное звучит в абсолютной тишине:
– Люди, браться и сестры, чувствую, как грусть тяжким бременем лежит на ваших душах. Заботы губят душу и морщинят лица. Музыка исцелит вас. Примите ее как лекарство, – начинается музыка.
Все подряд. Есть место и для Пугачевой и для Моцарта. Сенчукова, Вивальди, «Иванушки», «Deep Purple». Вот такой букет, для души.
Я первый раз слышу его на улице. Странноватое ощущение – в кабинете гитара звучит совершенно по-другому, словно с другой душой. Меня охватывает желание забрать его отсюда. Но я не могу, я боюсь вмешаться во что-то важное, что я не понимаю. Если бы я была в форме, то, наверное, вопросов было бы меньше, мне было бы легче. А так, я просто стою и слушаю…
Импровизированный концерт длится минут сорок, может больше. Какой-то мужчина, быстренько снимает с кого-то из прохожих шляпу и обходит слушающих – в шляпу сыплются деньги. Видно, что мужчина знаком со многими на этой улице, даже мне кажется, что я его где-то видела. И лицо знакомо, и косуха эта в цепях, с булавками, этот конский хвост стянутый резинкой, даже этот черный платок, болтающийся на левой руке, где другие носят часы. Я понимаю, что он из металявой братии, хотя меня немного смущает его возраст…. Набирается много. Меньше тысячи не бросали, несколько раз даже мелькали зелененьки…
– Огромное вам спасибо люди. Вам всего самого наилучшего…
Однако, народ не желает расходиться, и тогда КАА исполняет что-то из моего детства. И странно, словно дан какой-то знак, дослушав мелодию до конца, люди расходятся, а на улице, словно становиться светлее. К КАА подходит мужчина в косухе и отдает деньги, точнее протягивает КАА шляпу. Тот выбирает несколько крупных купюр, а остальные отдает назад, при этом они обмениваются несколькими фразами, как давно и хорошо знакомые люди. Слов, правда мне не удается разобрать – я все еще пробираюсь сквозь вновь пришедшую в движение толпу.
Мужчина уходит с деньгами, по ходу вытаскивает какую-то денежку и прямо тут же покупает сигареты, а остальные отдает старушке во всем черном, она собирает на восстановление храма (к слову говоря, именно на восстановление и собирает). Та принимает это с поклоном, что-то говорит мужчине – тот отвечает. В конечно итоге, она благословляет сначала его, а потом и всех присутствующих на улице…
Ну вот, пока глазастилась на эту странную парочку, опять потеряла КАА из виду. Встаю на носочки и верчу головой. Замечаю его поднятую руку – оказывается, он уже успел остановить машину, и теперь о чем-то договаривается с водителем, изредка поглядывает на меня и, наконец, машет рукой. Я пробираюсь через толпу и подхожу к машине. КАА открывает передо мной заднюю дверцу, помогает сесть, потом вручает гитару и хлопает дверью. Сам он садится на переднее сиденье. Машина срывается с места. Мы едем, быстро, но не долго. Машина притормаживает у тротуара, КАА наказывает мне ждать и уходит. С некоторым опозданием я киваю.
