Илья Муромец и Сокольник - страница 4



Молитва прочитана. Наступил миг молчания.

Илья простился со Златыгоркой, отпустил её, и теперь в сердце засела одна лишь злоба. Он пристально рассматривал каждого, кто пришёл проводить его любимую в последний путь. Илья знал, что убийца здесь. Ведь не явился же тот из леса! Ведь не Лихо это сделало и не Леший!

Это они, те, кто стоят и прикидываются невинными овцами.

Сокольник рассказал о них многое.

Суровый крепкий мужчина с раскосыми глазами, бритой головой, лишь с чёрной тонкой косичкой до шеи – кузнец Рагнейд. Пришёл на прощание один, а дома семья у него – жена с малыми детьми. Видно, чужой он на Руси – некуда даже и уйти из Пестобродья.

Баба не дородная и не худая, лицо в веснушках, из-под чёрного платка волнами волосы русые вьются – видать, ткачиха Настасья. Муж у неё лапотник, дикий, с людьми не общается – знай, дело своё делает. Только не больно и разбогатеешь с простого труда, когда на селе народу с дюжину человек всего.

Двое в крестьянских кафтанах – последние скотоводы в Пестобродье. Живут бобылями, каждую неделю на ярмарку в соседнее село вместе ездят, там, по словам Сокольника, на девок выручку тратят, на игры и выпивку, чего здесь вовек не сыскать.

Пришёл ещё оратай Данило, чересчур немощный для пахаря, на суровый взгляд Ильи. Кости будто вот-вот рубаху на плечах и в локтях прорвут. Странный мужик, глаза у него разные: один зелёный, другой чёрный. Его первого бы и стал богатырь в худых делах подозревать, да уж больно хорошо о нём Сокольник отзывался. Ну и силушки не хватило б, наверное, у старика такой удар нанести.

Есть ещё у Данилы дочка-красавица Марья да сынок Ерёмка, Сокольничий дружок.

Ближе к плетню, подальше от людей, стояла ещё одна женщина, тоже в платке, подходящем под цвет её волос, в душегрейке поверх сарафана. Признал в ней Илья знахарку Фотинью – о ней говорено было, что боялись её люди. И тоже, как Златыгорку, стороной обходили. Вечером же вышла в люди вопреки обычаям своим – с единственной подругой проститься.

Кто же смог незаметно ночью в дом проникнуть? Кто мог хладнокровно спящей женщине отрубить голову? У кого рука поднялась? У кого силы хватило?

Кострище с телом умершей догорал. Душа её давно ушла на небо по радуге. Староста проговорил прощальные слова, чтобы все шли с миром по домам, как вдруг во дворе появился ещё один гость.

Рубаха у него была похожа на кору дерева: твёрдая, с тысячей пятен, рваными краями рукавов и ворота, с торчащими колючками и ветками по всей поверхности. Волосы спутаны, сквозь них глядел один глаз, а второй плотно запрятан. Как шаловливый пёс, проскакал он на четвереньках до костра, принюхался, подняв голову, и сел, весь встревоженный, положив ладони на обугленные кости Златыгорки.

Не знал Илья, как отвечать на такое: то ли злиться, то ли стерпеть? Оно сразу видно, что юродивый пожаловал, но не позволять же ему глумиться над прахом!

– Пошёл прочь, Мямля! – за дело взялся Сокольник. – Не тронь!

Как ошпаренный, юродивый убрал ладони и спрятал их за спиной – и вдруг зашипел. Сначала тихо, а потом всё громче, пока окидывал взглядом собравшихся. Шипение переросло в свист.

– Прекрати! – снова закричал Сокольник, но Мямлю было не остановить. Он уже визжал во весь голос, подняв голову к луне, будто одинокий волк. Пестобродцы затыкали уши, знахарка убежала, а Илья подошёл к новому гостю, поднял за плечи с колен и поставил на ноги.