Она пошла к телефону, набрала номер Марты. Гудки шли долго, голос женщины был сонным.
– Нет, Эс, Ханна не заходила. Мы думали, вы проспали.
Сердце сжалось, не от боли, а от пустоты между мыслями. Эстер повесила трубку. Обошла весь дом. Заглянула в кладовку, в ванную, на чердак. Проверила входную дверь – была заперта. Сумка Ханны отсутствовала. Куртка висела на вешалке, но шарфа не было. Тот самый – зелёный, с пушистой бахромой.
В десять она уже обошла весь район. Зашла в школу, учитель развёл руками – нет, не приходила. Поговорила с детьми, заглянула в парк, проверила лавку, где Ханна любила покупать жевательную резинку. Продавщица улыбнулась: «Нет, не видела сегодня». Никто не видел. Никто не слышал.
К полудню небо стало мутным. Листья шуршали без ветра. Эстер стояла у порога, не в силах войти внутрь. Дом стал чужим. Без Ханны он казался сценой без актёра. Вещи оставались на местах, но смысл исчез. Платье на вешалке висело, как выдох. Книжка на кровати раскрыта на середине. Одна страница чуть согнута – как недосказанная фраза.
Она снова позвонила – в полицию.
– Заявление о пропаже принимается после двадцати четырёх часов, – сказал голос, в котором не было ни гнева, ни участия. – Дети иногда убегают, это нормально.
– Она не убегала никогда, – произнесла Эстер и услышала, как дрожит её голос.
– Подождите. Возможно, она просто играет у подруг.
Она не сказала, что знает – нет. Не играет. Не забыла. Не обиделась. Эстер чувствовала своей кожей: Ханна исчезла. Мир как будто врезался в пустоту, которую сам же и создал. Свет, которым жила их жизнь, был выключен, но выключатель остался в положении «включено».
Вечером пришёл Томас. Она сказала тихо: «Её нет». Он не понял. Подумал – ссора. Подумал – обида. Когда понял, сел. Долго сидел, ничего не говоря. Потом встал, надел куртку и вышел. До поздней ночи он ходил по городу, заглядывая в подворотни, звонил в двери, спрашивал, не видели ли. Его лицо менялось: черты становились острее, взгляд – глубже, голос – тише.
Они не спали. Ни той ночью, ни следующей. Каждая минута была как капля – густая, маслянистая, она растекалась по сознанию, не давая ни сна, ни покоя. Полиция начала искать. Приходили, записывали, задавали вопросы. Где была? С кем дружила? Была ли ссора? Была ли тревога? Эстер отвечала, как по учебнику. Да, нет, никогда, всегда, не знаю.
На третий день она перестала ощущать вкус. Чай был водой. Суп – пылью. Вещи теряли очертания. Утром на кухне она увидела стул, на котором всегда сидела Ханна, и не смогла на него смотреть. Томас закрыл дверь в её комнату. Сказал: «Пока». Эстер не возразила.
Они жили рядом, но порознь. Сидели за одним столом, но в разных пространствах. Он пытался говорить – о газетах, о погоде, о полиции. Она кивала. И молчала. Внутри неё что-то завязалось в тугой узел.
На четвёртый день пришёл звонок. Голос был мужским, чужим, усталым. Говорил чётко, без эмоций. Тело найдено. Под мостом. Завёрнуто в ткань. Полиция просит приехать.
Эстер не помнит, как дошла до машины. Томас держал её за руку. Дорога была пустой. Мост – серый. Под ним шуршала вода – вялая, как вино, пролившееся в землю. Полицейские молчали. Один отвёл в сторону. Показал фотографию.
На фото – лоскут ткани, обмотанный вокруг маленькой ноги. Туфля с бантиком. Шарф зелёный, расправленный по траве, как крыло.
Эстер закрыла глаза. Не закричала. Не упала. Просто стояла. Шум воды усилился. Она почувствовала, как внутри что-то осыпается – не горой, а пеплом.
