Император Святой Руси - страница 45

. На следующей миниатюре эти же молодые люди сверху справа и слева размахивают круглыми предметами разного цвета – это, видимо, иллюстрация не к словам о грабежах «богатства и имения», а репрезентация следующего отрывка о повстанцах с камнями в руках. Все остальные, включая великую княгиню и митрополита, присутствуют и в этой сцене, а уже на следующей миниатюре повстанцы стоят с поднятыми саблями над головами (мятежники с камнями – на предыдущей миниатюре), тогда как митрополит и великая княгиня выезжают из города (илл. 10)191. Часть женщин, как ясно из дальнейших миниатюр, остались в городе.

Оставшиеся горожане принимают решение биться. Чтобы отличить их от мятежников на предыдущих картинах, художник показывает закрытые ворота и привратника, а под ними толпу невооруженных мужчин (почти все – бородатые), которые обращаются к князю Остею и его советникам (ниже на миниатюре он въехал в город через другие ворота) (илл. 11)192. В дальнейших картинах всенародное множество и примкнувшие к ним пришельцы «от иных городов» противостоят хорошо вооруженным воинам подоспевшего хана (он в царском венце). Очевиден контраст между воинами в шишаках и кольчугах и простыми горожанами в обычных шапках и с обнаженными головами, которые отбиваются луками, камнями, самострелами, варом, а также при помощи артиллерии («и пороки, и тюфяки»). На миниатюре изображены также ручные пращи с камнями и копья (илл. 12)193. Но и во время осады часть горожан поддаются различным соблазнам, которые летописец осуждает, а иллюстратор Лицевого свода представляет в ряду негативных образов. «Нецыи же недобрии человецы» из числа защитников Москвы решили продемонстрировать татарам стойкость, вынося яства из погребов по дворам и устраивая пиры. На миниатюре эти недобрые люди – безбородые, какими выше в рассказе показаны мятежники-грабители, они передают с рук на руки мед и дорогую посуду, а горожане-мужчины всех возрастов принимают от них пищу и серебро и пируют за столами. Как следствие, веселые и упившиеся горожане выходят на стены Кремля и задаются перед татарами. Среди толпы на миниатюре молодой безбородый человек повернулся к осаждающим задом и наклонился, как если бы он готовился оголиться перед врагами. Вслед за летописью миниатюрист осуждает это поведение защитников и списывает на него, как на грехи перед Богом, грядущее поражение (илл. 13–14)194. Когда сыновья князя Дмитрия Константиновича Суздальского пообещали защитникам Москвы милость хана, те вышли из ворот Кремля: на миниатюрах народ выходит под крестом и при иконах, без оружия и (на одной миниатюре) без головных уборов или (на другой) в шапках, а воины хана по его указанию нападают на мирных людей и крушат их самих, тогда как иконы выпадают у них из рук. Ворвавшись в Кремль, татары убивают также безоружных мужчин и женщин, затем еще и полностью раздетых людей, как если бы речь шла (чего в тексте нет) о массовых казнях (илл. 15)195, а после первых грабежей – вновь сцены массовых убийств с падающими телами мирских мужчин и женщин, обнаженных мужчин и монахов (илл. 16)196.

Теперь перенесемся во вторую половину XV в. Как уже сказано выше, в Повести о походе Ивана III на Великий Новгород в 1471 г. противостояние осмыслено не только в контексте отношений между властями Великого княжества Московского и Господина Великого Новгорода, но в приложении к более широким массам людей. В ранних московских версиях Повести новгородцы не определяются как «народ» или «народы». На миниатюрах, изображающих в Лицевом своде различные слои новгородского общества, разнообразно одетые и оснащенные фигуры молодых и бородатых мужчин с мечами и без, мирские и духовные, посадница Марфа Борецкая на небольшой дистанции от остальных горожан выглядывает из окошка, знак вечевого собрания – два колокола. Собравшихся горожан очень много, «мнози же тамо сущие людие» наводнили всю миниатюру