Император во главе - страница 9

      К тому моменту, как Ахиго одолел с десяток соперников, первые капли дождя стали бить вместе с барабанами музыку битвы, а сильный ветер, надвигающий серые тучи, придавал ноты тоски, болезненной и безутешной. И, даже при этом всём, сражение не думало завершаться, ибо трибуны уже единогласно разрывали воздух кличем: "Гладий! Гладий!" – кричали они что есть мочи, придавая своим фаворитам сил, пока слабые падали замертво. И с каждым лёгким – но смертельным – взмахом копья Ахиго, дождь становился всё тяжелее, пока в один момент на арене не осталось всего два гладиатора – два похожих друг на друга зверя, которых посадили в клетку, и теперь остаться должен кто-то один. Ахиго подумал в тот момент: "Этот здоровяк убил столько людей… Если я паду от его руки, много ли потеряю? Если я одолею – много ли получу? Нет. Я здесь не за этим…" Перед тем как пойти навстречу последнему врагу, Ахиго попросил прощения своих павших противников, как вашаки-охотники это делают убитым жертвам, сказав: "Гъямо11, гладиаторы…", после чего встретился взглядом со здоровым антарфером12, чьи глаза были налиты кровью, а лицо кривило жуткий лик животной ярости. Он достал свой серп, что ранее вонзил в оголённое брюхо гладиатора, который теперь лежит на сыром песке, после чего антарфер указал им в сторону Ахиго, бросив вызов вашаку – последнему препятствию на пути к свободе.

      Трибуны замерли в предвкушении и затихли, пока император лично не выкрикнул: "Бейтесь, я жду!" – и чем дольше Ахиго противился этим словам, тем напряжённее становилась атмосфера среди людей, ведь где это видано, чтобы воле императора не повиновались? Остон нахмурил брови и вцепился рукой в трон от негодования, пока его седые длинные волосы колыхались на ветру. Такую длительную гробовую тишину, которой не бывало со дня открытия амфитеатра, прервал Ахиго, что, ощутив какое-то мрачное счастье, снял свой шлем. Длинные алые волосы выпали и освободились, обняв большие плечи. Ахиго явил трибунам свой лик: краснокожий вашак плакал, а лицо расплылось в дрожащей улыбке – он не мог понять, отчего глаза налились слезами, но уже не мог остановиться, будто сладкая победа и прощение одновременно настигли его, крепко обняли и окутали теплом. То было самым позорным зрелищем на арене за всю его историю, однако император не смел отдавать приказы, повелевать или требовать, будто эта сцена отрезала ему язык. Из трибун послышалось улюлюканье – люди разочарованы и ждут зрелищ, но даже бьющийся в ярости гладиатор-антарфер не думал начинать боя, будто понимал, чего хочет Ахиго: что-то близкое и родное вот-вот выйдет из уст вашака, то, что давно хотели услышать все пленённые гладиаторы за всю историю амфитеатра. И наконец… Голос Ахиго вырвался: "Я видел… Я ведь видел! Я видел, как этот антарфер перед боем судорожно отдавал последние с трудом найденные гроши стражнику за розовый порошок!" Речь шла об эвдамните, сильном наркотике минерального происхождения, распространение которого запрещено во многих странах Зикамеры – с ним воины не чувствуют боли, становятся агрессивными, быстрыми и сильными. После этого всем стало очевидно, почему этот антарфер сегодня сражался с необычным для него буйством. И этот гладиатор хоть и разозлился, считая, что Ахиго испугался и теперь хочет в глазах публики сделать условия сражения несправедливыми – но в память вонзился тот самый день покупки эвдамнита: тот страх, то отчаяние, что навело антарфера на риск, ибо, если он проиграет Ахиго, то все те убийства на протяжении долгих колец были напрасны, и тогда он канет в лету убийцей, так и не получив шанс начать жизнь с чистого листа. Именно это воспоминание подавило злость и настороженность, а следующие слова Ахиго и вовсе прогнали их прочь: "Он боялся, как и я когда-то… как и все гладиаторы… и боится сейчас! Вы считаете, что мы здесь звери, что мы убьём кого угодно за свою шкуру, но вы упускаете одно – настоящие звери те, кто смотрит на всё это и смеётся! Кто рукоплещет, когда пускают кровь! Так готовьтесь, звери, ибо вы создали убийцу – и он пикирует, подобно орлу, и вцепится когтями в горло вашего "Величества", трусливого и жалкого императора!" После этих слов Остон оказался невероятным образом оскорблён, а говорить такие слова напрямую его величеству было невообразимой дерзостью, отчего все трибуны выразили отвращение и злость, а антарфер-гладиатор восхитился храбрости Ахиго даже несмотря на то, что в этот момент вашак лил слёзы водопадом. Искренность, недоступная даже для свободных людей того времени, оказалась смелой дерзостью без права на прощение – Ахиго наверняка казнят, и, хоть он сам это осознавал, ещё не терял надежды перед смертью забрать с собой Остона Рыжегривого – императора, по вине которого гладиаторы живут подобно диким зверям.