***
В самом начале мая 1938 года, по заданию директора, я поехал в Тетри-Цкаро делать заказ на бочки и должен был вернуться через несколько дней, но зарядили плотные дожди и Кура вышла из берегов. Мир вокруг стал погружаться в пучину мутной воды, многие уже без иронии говорили: «Потоп!». Селение Скра и вовсе превратилось в топкое болото, овцы, куры и собаки спасались на крышах, от дома к дому жители пробирались на лодках. Тетри-Цкаро отрезало от внешнего мира, были повалены деревянные столбы, несущие электрические и телефонные провода, город погрузился в первобытную тьму, лишился связи с Тбилиси. А единственная дорога к городу была завалена камнепадом и забита грязевыми потоками с гор.
Я жил у гостеприимного заведующего бочарной мастерской Георгия Мгеладзе и его жены Лии. Вся работа встала, и нам ничего не оставалось делать, как часами сидеть втроём на просторной веранде второго этажа его дома и вести разговоры. Я много узнал от Георгия о дубе и тонкостях бочарного мастерства. Мы спорили о роли бочки в выдержке и созревании вин и без устали дегустировали, сравнивая бочковое вино, которое так любили Мгеладзе с тем, что сохранялось в квеври. Мы выпивали по семь-восемь кувшинов за день, и следует признать, калбатоно Лия от нас не отставала. А лобио с кинзой и солёные зелёные помидоры у неё никогда не переводились. Я же рассказал Мгеладзе о нашей с Константином идее создать Великое Вино, скромно заметив, что мы, может быть, уже близки к этому. На это батоно Георгий ничего не сказал, только с любопытством и тревогой посмотрел на меня. Под эти разговоры было выпито очень много ркацители и цицки, съедено немало хлеба с солёными помидорами.
Через семь дней непрестанного дождя небо начало проясняться. Потоки вокруг продолжали бурлить, дорога была до сих пор блокирована, но Георгий, пристально посмотрев на меня, сказал, что на следующий день, рано утром мы отправимся в одно удивительное место. Как ни странно, Тетри-Цкаро, хотя и был отрезан от внешнего мира стихией, но даже в потоп из него можно было попасть в мир горний. Всего в пяти километрах от селения, где мы спасались как библейские звери на Ковчеге, в лесу, почти на вершине горы, находился руины древнего города с монастырём Гударехи, куда мы и пошли, одев болотные сапоги и брезентовые плащи. Мы шли в сторону Ксаврети, Джетистскали, обычно мелкая и неспешная речушка, несла бурные потоки коричневой воды, но узкий металлический мост, построенный в двадцатые годы, был цел. Десять километров до монастыря было идти по прямой, только Мгеладзе не рискнул пробираться по размытым тропам крутого склона, и мы свернули направо, чтобы сделать петлю ещё километра на четыре.
– Я хоть и мгела, то есть, волк, но жизнь мне дорога, – объяснил он мне с улыбкой.
Дорога спустилась вниз, в небольшую безлесную длину, и мы побрели по щиколотку в воде, против порывистого ветра, озирая погубленные стихией небольшие виноградники, но уже через полчаса, свернув на пологий склон, шли, замешивая густую грязь сапогами, и, наконец, почувствовали под собой твёрдую почву. Не спеша, не произнося ни слова, мы вышли на поляну, правый край которой обрывался в глубокое ущелье. На её краю, словно деревья из волшебного леса стояли, выстроившись в несколько рядов, древние виноградные лозы, некоторые из них были толщиной в обхват рук взрослого мужчины. Я остановился на минуту, потрясённо созерцая картину величественного запустения. Сколько лет этому винограднику? Сто? Двести? Дают ли эти корявые старцы плоды или только слушают голоса мира? И если да, какое получится вино?
