Ты не плачь, не плачь, моя красавица,
Ну, не плачь, женулечка-жена —
Наша жизнь уж больше не поправится,
Но зато, ведь в ней была Весна!
Ох, не надо бы, думал я, выходя из театра. Наутро я пустился в комплименты – «Александр Николаевич, это был самый лучший Ваш концерт за последнее время!»
От Вертинского мои комплименты отскочили как пинг-понговый шарик от стены. «Ну, знаете ли, – капризно-задумчиво протянул он, – это трудно сказать, какой концерт лучше..»
Я сменил тему.
«А еще концерты намечены?» – спросил я, и он ответил твердо и кратко: «Нет. Это был последний».
Так и вышло. Это был последний концерт в Москве Александра Николаевича Вертинского.
Вот такое же щемящее чувство страха, что кто-то может засмеяться, а кто-то не принять, я часто испытываю до сих пор, когда показываю кому-либо дорогую мне Индию.
Итак, вернемся в Дели. Это был единственный пункт пребывания для очередной нашей делегации, даже в Агру и Джайпур поездки не предполагалось. В составе делегации был близкий мне человек – профессор Владимир Александрович Исаев, крупный специалист по экономике арабских стран.
Он приехал в Индию впервые и я из кожи лез, чтобы хотя бы в Дели максимально приобщить его к Индии. Но напрасно! Он не реагировал ни на что…
Мы жили в огромном номере в Культурном Центре Российского Посольства, у каждого была, естественно, своя комната, а по вечерам мы сходились в центральной, куда выходили наши двери, пили чай и говорили, говорили, говорили…
Впрочем, говорил, в основном, он. И говорил он только… об экономике арабских стран.
Никогда, ни до этого, ни после не узнал я столько интересного об экономике арабских стран.
Это был завораживающий монолог – с цифрами, с анализом, с прогнозами – и ни слова об Индии.
Я даже не обиделся. Пожалуй, я понял, что он получил столько впечатлений, что стал от них обороняться, а что он мог им противопоставить, кроме горячо любимого им Ближнего Востока! Обидно было другое – как такой умный и любознательный человек не увидел в Индии ни-че-го! Вообще не увидел Индии!
Как-то это не укладывалось у меня в голове. И ныло сердце, хотя на этот раз пост-фактум.
Я был вознагражден позднее, когда привез в Индию Ольгу, свою старшую дочь; ей я нарочно ничего не навязывал, ничего не подсказывал. Мы проехали всю страну и я увидел, что она замечает то же, что я, радуется тому же – без всяких моих подсказок.
А тогда, через несколько месяцев после возвращения делегации в Москву, во время какого-то празднества, я вдруг услышал как сидящий на другом конце стола Исаев, понизив голос, произнес слово Индия. Я насторожился.
Тихо и стараясь не привлекать внимания собравшихся, он рассказывал кому-то и вроде сам удивлялся собственному рассказу:
– А около Культурного Центра, где мы жили, в трех шагах автобусная обстановка. Обычная остановка, люди ждут автобуса, садятся, уезжают, новые подходят. Но один человек не уезжает никогда. Он просто живет на этой остановке – как бы бомж, по-нашему, грязный, худой, в тряпье. И у этого бомжа есть собака, и она всегда с ним. Простая, уличная собака.
И они живут там, на этой остановке, прямо на земле. И трогательно дружат. Когда ночи прохладные, он ее накрывает своим тряпьем и они лежат обнявшись. А она ходит по помойкам и приносит ему кости и другую еду.
Слушательницы ахали. А я смотрел, как он сам удивляется своему рассказу, и думал – нет, он все видел, все понимал и запоминал, просто тогда не пришло еще время облечь это в слова.
