За дверьми, ведущими в комнаты для слуг, послышались мужские стенания вперемешку с руганью и женские молитвы. И то и другое от инквизиции не спасает.
И свидетелей эта братия тоже не жалует, мигом переводит их в грешников, нуждающихся в Очищении.
— Прошу вас в мой кабинет. На второй этаж, сами посмотрите, виновна ли я в чём бы то ни было.
Можно было пригласить в гостиную, обставленную вполне в духе современных дам высшего света, но служителя Святого ордена этим не обмануть. Пусть увидит, что мне скрывать нечего. Повезёт, так и подумает: раз сразу зовёт в средоточие греха, значит, не боится.
— Ваша спутница может снять плащ, у меня тепло.
Пусть снимет, а я сразу пойму, кто она. Пойму и то зачем эти двое явились по мою душу, о таком лучше знать до того, как обвинения полетят в лицо.
— Лето выдалось холодным, но я дров и тепловых огней не жалею.
Зачем я это говорю?!
— У вас жарко, это верно, — инквизитор расстегнул сюртук. Оделся, будто осень уже наступила. — Как в адовом пекле.
— Вам виднее, каноник. Я о таком месте и знать ничего не хочу.
Надеюсь, холод в моём голосе остудит священный пыл гостя. Его спутница не шелохнулась.
Ну и пусть, я склонила голову и повернулась к ним спиной, чтобы показать дорогу. Жарко? Да здесь нестерпимо холодно, я вся дрожу!
Через десять ступеней остановилась, почувствовав, что сейчас упаду. Инквизитор, конечно, сочтёт это за признак вины. У них, что ни делает женщина, всё тот самый признак.
Преодолев последнюю ступень, обнаружила, что пальцы не желают разжиматься, я не могу отрывать от перил, будто они могут меня защитить. Глупости — никто не сможет! Не боялась, когда замерзала около своего бывшего дома, а теперь вот боюсь. Инквизиции я нужна, никто в Арекорде не обладает даром, подобным моему!
— Вот сюда, налево, третья дверь!
— Зачем вам такой большой дом?
Инквизитор не без интереса рассматривал картины, развешанные по стенам. Я не любила простого подражания сановитым домам, не волокла к себе всё то, чем торговали модные лавки на Кремовом бульваре, но искусство любила. Если оно не говорит со зрителем на религиозные темы.
— Тщеславие, каноник. Я каждую неделю исповедуюсь в этом грехе местному отче в окружной церкви.
Старалась выглядеть спокойной, но не могла заставить себя посмотреть в его сторону. Спутница инквизитора держалась поодаль, сжалась вся, словно боялась не меньше моего, но ведьмой не была, я бы почувствовала.
— Видимо, не слишком усердно, госпожа Виндикта, вы и сейчас не раскаялись.
— Уповаю на Бога и его милосердие, каноник. И на ваше. Не будьте столь строги к людям, мы не имеем вашей твёрдости духа.
— Некоторые и Бога в душе не имеют. Не будем задерживаться.
С инквизитором о чём ни начни разговаривать, всё сведётся к одному: вы грешники, я же чист душой. Сказала бы я, что это не меньшее тщеславие, чем желание слабой одинокой женщины окружить себя красивыми вещами. Более того, попахивает гордыней — одним из смертных грехов, но говорить такое вслух — святотатство, а думать — почти ересь.
Вот и мой визитёр — хоть и закован в форму на все пуговицы, но тщательно следит за собой. Весь такой правильный, а ароматом шипра за пятнадцать зольденов за флакон не пренебрегает.
— Не запираете кабинет? — поднял красиво изогнутые брови каноник, войдя вслед за мной. Ему пришлось пригнуть голову, я специально приказала сделать дверной проём такой высоты, чтобы с прямой спиной могла проходить только я, а остальные кланялись. Тщеславие. Маленькая шпилька в адрес тех, кто считает подобных мне грязью под ногами.
