Не Бога, но человека, его подменяющего.
— Я невиновна, — сделала я ещё одну попытку, завидев экипаж и кучера, нахмурившегося при моём приближении так грозно, что мне почудилось, что он не прочь откусить от меня завидный кусок. Не ради голода, а для науки: впредь слушать, что тебе говорят. И исполнять справно.
— Тогда зачем сбежала?
Аларис произнёс это мимоходом и тут же обратился к своему слуге:
— Езжай тихо. Ни к чему привлекать внимание.
Как только экипаж тронулся, он снова заговорил:
— Я слушаю.
Скрестил руки на груди, откинулся на скамье и посмотрел сонно, будто то, что я собираюсь сказать, он выслушает лишь по долгу службы. Мне снова захотелось дерзить, да не в моём положении следовать инстинктам. По крайней мере, не всем сразу.
— Ваш слуга сказал, что мне надо уйти. Что я вам мешаю, что у вас будут из-за меня неприятности.
— И ты сразу послушалась. Давай без этих женских уловок и пустого кокетства, я уже наелся этого у принцессы.
— Жаль, что она этого не слышит, — улыбнулась я, испытывая жгучее желание уколоть собеседника. Терпеть не могу оправдываться, а он каждый раз заставляет меня чувствовать себя виновной.
— Жаль, что она не знает пока, что тебе сойдёт с рук побег.
— Сойдёт?
В моём голосе прозвучала надежда, и я прикусила язык. Пусть не думает этот инквизитор, что он для меня последний козырь. Хотя он это знает, вон смотрит как нагло! Понимает, что никуда не денусь, помогу. Помочь я не против, если и мне отсыпят от щедрот небесных.
— Все ведьмы лживы. Я думал, что это преувеличение для молодых людей, решивших связать свою жизнь со Святым орденом, но снова ошибся. Я много ошибаюсь. Например, я поверил тебе, что тетрадка с испорченным пролитыми чернилами листом не содержит ничего дурного. Но это не так. В лаборатории подтвердили, что речь шла не о способности хорошо говорить, а о силе, меняющей внешность. К счастью, ведьма не может солгать себе самой, написанному можно верить.
Он говорил медленно, а я ощущала себя, как на суде. Щёки горели, я была не в силах поднять глаза на обвинителя, сидевшего напротив всё в той же вальяжной позе, но говорившего с такой жёсткостью, что приводил меня в трепет. Я чувствовала себя голой перед людьми, сжимавшими в узловатых ладонях камни.
— Склянка, слава Богу, на месте, но ополовинена. Кому она понадобилась?
— Не знаю. Когда пришла, уже всё так и было.
Я не впечатлительна, но было что-то в сидящем напротив такого, что притворяться не хотелось. А оправдываться — наоборот. Пусть он поверит, что я невиновна. Странно всё это, инквизиторы такими силами не обладают.
Кто он по сути? Мелкий служащий инквизиции, младший чин.
— Ваша мать тоже лгала? Она была ведьмой
— Силеник разболтал? Кто же ещё! Была, немой дикаркой.
Вот оно что! И всё же странно: дети ведьм могут обладать природной магией, но она несовместима с каноничными заклинаниями. Или могут не обладать Силой, что чаще встречается.
— Для других была немой, а для семьи немного говорила и учила меня. Но нечасто, боялась очень. Люди готовы простить ведьму, только если она убогая. Мол, не повезло девке, тут кто хочешь, ворожить станет, а если ещё и красива, то значит, Дьяволу служит, не иначе.
Лицо Алариса стало мягче, в уголках глаз зажёгся тёплый ламповый свет, и мне тоже захотелось вспомнить лицо матери. Я почти его забыла, помнила только руки, вечно оцарапанные о стебли крапивы. Мать моя ведьмой не была, но отвары от похмелья варила такие сильные, что после них мужчинам и смотреть на пойло тошно было. С полугода точно.
